Общине — буквально Дар Небес!.. Самое дорогое. И спрятанное в самом глубоком и охраняемом месте. У нас.

И самое "быстрорасходуемое" — у ведьм: детей, как совершенно бесполезных, съедают в первую очередь.

Так что слышать детский плач странно: новый способ отвлечения?! Или…

Посветил в сторону звука ультрапрожектором: коридорчик проложен прямо в сырой осклизлой земле. Не облицован: полно дыр от личинок и всяких жуков. Размер — только-только проползти. И круглый. Служебный, значит. И звук точно идёт оттуда.

А грамотно: если враг — человек, а не машина, проще всего попробовать заманить его в ловушку именно детским плачем. А чем же ещё?!

Всё остальное эти хитро…опые твари, кажется, уже использовали!..

Я, конечно, не совсем идиот: вначале не меньше минуты исследую сканнерами всё окружающее пространство. Не хотелось бы оказаться блокированным в такой крысячей норе. (Как, собственно, и нигде!)

Практически чисто: ни механоидов, ни существ из плоти. (Что само по себе странно!) Но вот впереди — да, есть сигнал. Одиночный. Маленький. Кто-то, выделяющий тепло. Правда, тепла — маловато.

Э-э, чего я ерундой маюсь: как раз соответствует ребёнку весом до двадцати кэгэ.

Подползаю, двигаясь максимально бесшумно, и ругаясь мысленно.

Ох ты!..

В яме глубиной в пару моих ростов — маленькая девочка. Настоящая. Сидит, скорчившись в крохотный комочек. Её колотит дрожь: то ли шок, то ли — просто от холода.

Не такой я раззява, чтоб сразу, вот так, купиться. Работаю сканнерами ещё раз, слушаю, нюхаю, смотрю. Нет, никого! И под ней — не заминировано…

Ладно, попробуем:

— Эй! Ты в порядке?

Какое там — в порядке. Молчит, уткнувшись лицом в согнутые колени. Но рыдать перестала. Вроде как прислушивается.

— Я здесь, наверху. Не бойся — я охотник.

Длинная пауза. Начинаю опасаться, что девочка — жертва каких-то чудовищных экспериментов. Немая. Вдруг слышу тоненький приглушённый голосок:

— Охот…ник?.. — медленно-медленно, словно не веря услышанному, спутанная кошма серо-пепельных волос начинает подниматься. И вот уже на меня глядят два синих-пресиних фонарика: глаза. Блестящие в изображении с моего ночного глаза — словно сапфиры!

Меня будто бритвой по сердцу резануло: такие пронзительные!..

А ручонки-то: чисто — тростиночки! С потёками-разводами от слёз на грязи, которой она вся словно обмазана. Узенькие босые ступни. Остренькие коленочки — со ссадинами, покрытыми струпьями засохшей крови. Из всей одежды — только трусики…

Какой же изверг её сюда!..

Пришлось сглотнуть, чтоб продолжить:

— Да, я охотник. Меня зовут Рольф. А ты кто?

Она смотрит. Гос-споди, до чего трудно выносить её взгляд! В нём столько…

Всего.

Но вот после ещё одной долгой паузы:

— Я - Миерна.

— Отлично, Миерна. — как бы отвлечь её от шока и холода… Нужно что-то банальное, привычное. Но и — неожиданное в такой ситуации, — Есть хочешь?

Вот — порядок! В ещё больше расширившихся — как только такое возможно! — глазах появилось выражение осознания, а затем и — желания.

— Есть?.. Д-да, хочу!

— Тогда вставай, и давай руку!

Миерна.

— Нет. И все наши анализы однозначно показывают: она — самый обычный ребёнок. Может, немного истощённый, и невысокий для своих пяти лет. Перепуганный и одинокий. Но — абсолютно нормальный. Все рефлексы в норме. И психические тесты тоже указывают на… Ну, неважно. Я бы даже сказал, что вот именно это — то, что она нормальна! — и вызывает у нас самые большие подозрения.

Майор Андерс Стерлинг поторопился вернуть невольно нахмурившиеся брови на место. Погладил тщательно выбритый подбородок оставшимися пальцами правой, своей, руки. Снова обратил глаза к листам бумаги и рентгеновским снимкам, которые держал в протезе левой. В голосе прозвучало плохо скрытое раздражение:

— Да тут не то, что — подозрения, доктор! Страх! Даже меня, простите, матёрого служаку, жутко пугает тот факт, что в нечеловеческих условиях эта девочка сохранила рассудок и… Вы говорите — она только истощена? Никаких заболеваний?

Доктор Ханс Ханссен снова бросил короткий взгляд сквозь бронированное односторонне прозрачное стекло в камеру. Поднял лицо к собеседнику:

— Никаких. Даже столь распространённой сейчас дисфункции почек, или банального гриппа Юровского. Ни-че-го! Обследуем пятый день. Некоторые анализы делали по три раза — не могли поверить результатам! Она даже общается так, как должна общаться маленькая девочка, испуганная вначале, а затем — привыкшая к незнакомой обстановке. И это тоже наводит на определённые мысли.

— Думаете, она — специально обработанный агент? Подброшенный нам для… Втирания в доверие? И — какой-нибудь диверсии? Или сбора разведданных?

— Что ж, можно это и так сформулировать… Однако, майор, поскольку именно вы у нас, — доктор выделил слово "вы", — отвечаете за внутреннюю безопасность, вам, как говорится, и карты в руки. Наше дело — выявить и сообщить всю информацию по её результатам. Ваше — решить, представляет ли она для нас угрозу. И — выпускать ли её из бокса.

Майор тоже глянул внутрь этого самого лабораторного бокса. Собственно, они стояли здесь, у контрольного стекла-зеркала уже минут пятнадцать, просматривая результаты анализов и тестов девочки. И уже успели три или четыре раза повторить почти одни и те же реплики этого странного диалога. Почти в той же последовательности.

И майор и доктор сомневались во всём. В первую очередь вызывало подозрение, естественно, именно отсутствие аномалий в организме и психике ребёнка: доктор, тоже не без раздражения, констатировал, что "таких нормальных детей у нас самих не рождается. У каждого — да, есть, какая-никакая, а — патология. От рождения. Ну, или развившаяся уже здесь, в подземельях. От, как раз, — подземелий. Или питания".

Взгляду майора представала чистая белая комната пять на пять шагов, с матово-белым плафоном на потолке. В одном углу — стандартная кровать из ДСП, обшитого пластиком, в другом — столик и стульчик. В боковой стене дверь: ванна и туалет. В центре комнаты, и во всех углах — беспорядочно разбросанные игрушки: куклы — пластиковые и "мягкие", мячики, домики, книги комиксов, кубики, детальки лего…

— Кстати, доктор, вы обратили внимание, что она играет больше не в куклы, а как раз — в кубики и лего? Насколько это характерно для… Девочки?

— Совсем не характерно. Впрочем, это, вероятно, можно объяснить тем, что там, где её держали… Или воспитывали до того, как она попала в подземелье Марвина, кукол не было. И она ещё не привыкла к таким игрушкам. Да и показать, что и как с ними делать — некому.

— Ваша правда, доктор. Но всё равно: я запрещаю пока женскому персоналу заходить туда. Кто знает — может,