Кто в верности не клялся никогда, тот никогда её и не нарушит.

Август фон Платен

За некоторое время до начала событий

Тихо и медленно, почти робко, в полной тишине лаборатории слышались удары чужого сердца. В синем свете ламп разогнувшаяся тень медленно потянулась.

Лучи искусственного освещения выхватили белую кожу, узкие запястья и невысокую фигуру — как у подростка. Но назвать это существо ребенком язык бы не повернулся. Не бывает у детей глаз-воронок. Глаз-провалов, в которых словно крутятся, мерцая, целые галактики.

На тонких губах змеилась неприятная усмешка. Мужчина стянул с рук хирургические сенсорные перчатки, опуская глаза на свое творение. Одно из лучших и самых совершенных, которые он когда-либо создавал.

На железном столе для опытов лежало, прикованное за руки и за ноги тело. В нем уже существовало подобие жизни, но не было души. Пока нет. Матово-серая кожа блестела  в свете ламп. Рассыпались по столу длинные, сейчас тускло-медные волосы. Сильные пальцы, оканчивающиеся короткими хищными когтями, безвольно разогнуты.

Тонкое породистое лицо лишено всякого выражения — только выделяются резкие скулы. Но даже сейчас в этом теле чувствовалась скрытая мощь.

— Что ж, — создатель усмехнулся, откидывая косу назад, на спину, — пора вернуть тебе душу. Ведь я обещал, что ты не умрешь иначе, как от моей руки, мой маленький генерал.

Пламя энергии вспыхнуло внезапно и ярко — оно охватило его ладони и поднялось выше — почти до самого локтя.  Синий огонь не  обжигал — и на бледном лице — едва ли не детском — заплясала нехорошая злая улыбка. Укутанные пламенем ладони легли на грудь безучастного тела. Энергия вытекала, оставляя сосущее ощущение в солнечном сплетении и лёгкую слабость, но он не обращал на это внимания.

— Ну, давай же! Я знаю, ты хочешь жить. Я знаю тебя лучше, чем ты сам, упрямый мальчишка! Возвращайся! — Рявкнули яростно.

Он желал, чтобы тот, кто вручил жизнь в его руки, к нему вернулся. И вселенная не могла не откликнуться на этот зов. Для него не существовало преград, не было расстояния. Не было вообще ничего невозможного.

Свет вспыхнул  — и опал огоньками, впитываясь в чужое тело.

Руки сводило от напряжения, даже во рту чувствовался привкус крови. Этот мальчишка тяжело ему дался. И дорого. Впрочем, он отплатит. За каждую потраченную на него секунду.

Тело содрогнулось. Раз. Другой. Третий. Хорошо все же, что он прикован. Так гораздо удобнее. Судороги выворачивали его эксперимент раз за разом, заставляя содрогаться всем телом, пока он не распахнул в муке  глаза.

Пока ещё мутные, блекло-бледные, но уже  наливающиеся янтарным светом.

Из груди вырвался крик — истошный, отчаянный, жуткий. Такой, что вечный в обличье подростка застыл, прикрывая глаза и сжимая губы, словно борясь с самим собой.

Тихо выдохнул — и сделал шаг, касаясь ладонями плеч мальчишки и придерживая его. Ещё поранится. Только поэтому. Вовсе не потому, что на миг сердце сжалось от полузабытого чувства. Не жалости, нет. Но… уж он-то знал, что в казематах Совета жизнь порой куда страшнее смерти.

— Очнись, Каэртан! — Отрывистый резкий приказ.

Тягучие, долгие и сумасшедшие секунды он вслушивался в биение чужого сердце. Смотрел, как медленно дрожат веки, не в силах снова приподняться. Но больше он не смог бы ничего сделать. Только ждать. Хотя ожидание  он ненавидел почти больше всего на свете. Либо тело отторгнет душу — либо примет и они станут единым целым.

Пальцы сжали тускло-медную прядь волос.

На серой коже почти не видно слез. Дрожащее тело постепенно успокоилось — и мутно-янтарные глаза  уставились в упор. Как удар под дых.

…Ещё мгновение назад он умирал, прикованный к лабораторному столу. Растерзанный, беззащитный. Мечтающий уйти в ничто — и забыться. Забыть о том, кем он был и как низко пал. Забыть о собственных хвастливых словах и о бессмысленных клятвах в том, что никто не сможет его сломить. Жизнь учит всех. И порой больно бьет, если посмеешь загордиться.

В голове были туман и боль, изливающаяся наружу криком. Он едва ли замечал в этот момент, что вокруг уже все иначе. Он не чувствовал своего тела — и только жажда жить и безумное  желание мести ещё заставляли цепляться зубами за воздух.

Знакомая сила коснулась разума, успокаивая его. Чьи-то пальцы впервые за долгое время коснулись его без намерения причинить боль.

Наверное, он плакал. Так, как не плакал даже в  детстве. Отчаянно, надрывно. Он не понимал, откуда берутся слезы, если там… там и  тела-то уже толком не оставалось.

— Тише, тише, мой маленький генерал. Что за слезы? Ты никогда не жалел ни себя, ни других. Никого из тех, кто стоял на твоем пути. Так с чего ты взял, что они пощадят тебя? Ты сам увлекся и попал в ловушку. Но даже  тогда вместо того, чтобы звать на помощь, ты решил потешить свою гордость.

Вопреки жестоким словам, чужие пальцы гладили по голове, как младенца. Чужие руки обнимали, почти убаюкивая.

Он знал этот голос, хотя никогда ещё не слышал его — таким. Почти ласковым. Как будто это отец, которого он не хотел бы  знать никогда.

Нечто невесомое накрыло его, укутывая и заставляя вздрогнуть.

— Я не причиню тебе  вреда, мальчик. Только не после  того, как угробил половину собранных сил на твое  новое тело, знаешь ли, — в чужой усмешке, лишенной эмоций, он все  же уловил отблеск тепла.

— Х...кхде… я? – Названный Каэртаном судорожно закашлялся, вздрагивая всем телом.

Мысли метались. Чужая сила успокоила, но он все ещё не мог осознать, как его вытащили.

— Не говори вслух. Связки ещё не разработаны до конца. Просто думай — я всегда тебя слышу. От меня у тебя нет и не будет никаких щитов!

Он вскинул голову — и замер, разглядывая застывшего перед ним древнего. Даже соглашаясь работать на него. Даже  общаясь по кристаллам связи и примерно представляя себе характер своего союзника,  он не верил до конца.

Древний. В синем свете ламп, вызывающих внутреннюю дрожь, мягко переливались огромные прозрачные крылья, сотканные  из энергий. Внешность его постоянно менялась — в первый момент он казался мальчишкой, а теперь на него смотрел высокий темноволосый мужчина. И только глаза-воронки оставались неизменными.

Чужой взгляд затянул — и он рухнул в эту  бездну, ослепнув  и оглохнув и почти забывая себя.

И пришел в себя от того, что ладонь крепко сжали.

— Я скажу это один-единственный раз, — чужой  голос звучал негромко, но с такой несокрушимой уверенностью, что не прислушаться было невозможно, — я сожалею о том, что случилось с тобой, Каэртан. Я знал, что ты ещё слишком юн и не сдержан, но мне не стоило надеяться на то, что ты не увлечешься. То, что тебя раскрыли — лишь закономерность. Но это я должен  был понять вовремя. Понять и вытащить тебя.