— Что ты делал? — спросила она.

— Ничего, — ответил он, стоя спиной к ней. Он снялмаску.

— Ружье… я слышала, как ты стрелял. Два раза.

— Охотился, только и всего. Потянет иногда на охоту…Доктор Нлле пришел?

— Нет.

— Постой-ка. — Он противно щелкнулпальцами. — Ну, конечно, теперь я вспомнил. Мы же условились с ним на завтра.Я все перепутал.

Они сели за стол. Она глядела на свою тарелку, но руки ее неприкасались к еде.

— В чем дело? — спросил он, не поднимая глаз,бросая куски мяса в бурлящую лаву.

— Не знаю. Не хочется есть, — сказала она.

— Почему?

— Не знаю, просто не хочется.

В небе родился ветер; солнце садилось. Комната вдруг сталамаленькой и холодной.

— Я пытаюсь вспомнить, — произнесла она в тишикомнаты, глянув в золотые глаза своего холодного, безупречно подтянутого мужа.

— Что вспомнить? — Он потягивал вино.

— Песню. Эту красивую, чудесную песню. — Оназакрыла глаза и стала напевать, но песня не получилась. — Забыла. А мнепочему-то не хочется ее забывать. Хочется помнить ее всегда. — Она плавноповела руками, точно ритм движений мог ей помочь. Потом откинулась вкресле. — Не могу вспомнить.

Она заплакала.

— Почему ты плачешь? — спросил он.

— Не знаю, не знаю, я ничего не могу с собой поделать.Мне грустно, и я не знаю почему, плачу — не знаю почему, но плачу.

Ее ладони стиснули виски, плечи вздрагивали.

— До завтра все пройдет, — сказал он.

Она не глядела на него, глядела только на нагую пустыню и наяркие-яркие звезды, которые высыпали на черном небе, а издали доносилсякрепнущий голос ветра и холодный плеск воды в длинных каналах. Она закрылаглаза, дрожа всем телом.

— Да, — повторила она, — до завтра все пройдет.

Люди стояли кучками в каменных галереях, растворяясь в тенимежду голубыми холмами. Звезды и лучезарные марсианские луны струили на нихмягкий вечерний свет. Позади мраморного амфитеатра, скрытые мраком и далью,раскинулись городки и виллы, серебром отливали недвижные пруды, от горизонта догоризонта блестели каналы. Летний вечер на Марсе, планете безмятежности иумеренности. По зеленой влаге каналов скользили лодки, изящные, как бронзовыецветки. В нескончаемо длинных рядах жилищ, извивающихся по склонам, подобнооцепеневшим змеям, в прохладных ночных постелях лениво перешептывалисьвозлюбленные. Под факелами на аллеях, держа в руках извергающих тончайшуюпаутину золотых пауков, еще бегали заигравшиеся дети. Тут и там на столах,булькающих серебристой лавой, готовился поздний ужин. В амфитеатрах сотенгородов на ночной стороне Марса смуглые марсиане с глазами цвета червонногозолота собирались на досуге вокруг эстрад, откуда покорные музыкантам тихиемелодии, подобно аромату цветов, плыли в притихшем воздухе.

На одной эстраде пела женщина.

По рядам слушателей пробежал шелест.

Пение оборвалось. Певица поднесла руку к горлу. Потомкивнула музыкантам, они начали сначала.

Музыканты заиграли, она снова запела; на этот раз публикаахнула, подалась вперед, кто-то вскочил на ноги — на амфитеатр словно пахнулозимней стужей. Потому что песня, которую пела женщина, была странная, страшная,необычная. Она пыталась остановить слова, срывающиеся с ее губ, но онипродолжали звучать:

Идет, блистая красотой

Тысячезвездной ясной ночи

В соревнованьи света с тьмой

Изваяны чело и очи.

Руки певицы метнулись ко рту. Она оцепенела, растерянная.

— Что это за слова? — недоумевали музыканты.

— Что за песня?

— Чей язык?

Когда же они опять принялись дуть в свои золотые трубы,снова родилась эта странная музыка и медленно поплыла над публикой, котораятеперь громко разговаривала, поднимаясь со своих мест.

— Что с тобой? — спрашивали друг друга музыканты.

— Что за мелодию ты играл?

— А ты сам что играл?

Женщина расплакалась и убежала с эстрады. Публика покинулаамфитеатр. Повсюду, во всех смятенных марсианских городах, происходило одно ито же. Холод объял их, точно с неба пал белый снег.

В темных аллеях под факелами дети пели:

…Пришла, а шкаф уже пустой,

Остался песик с носом!

— Дети! — раздавались голоса. — Что это запесенка? Где вы ее выучили?

— Она просто пришла нам в голову, ни с того ни с сего.Какие-то непонятные слова!

Захлопали двери. Улицы опустели. Над голубыми холмами взошлазеленая звезда.

На всей ночной стороне Марса мужчины просыпались от того,что лежавшие рядом возлюбленные напевали во мраке.

— Что это за мелодия?

В тысячах жилищ среди ночи женщины просыпались, обливаясьслезами, и приходилось их утешать:

— Ну, успокойся, успокойся же. Спи.

— Ну, что случилось? Дурной сон?

— Завтра произойдет что-то ужасное.

— Ничего не может произойти, у нас все в порядке.

Судорожное всхлипывание.

— Я чувствую, это надвигается все ближе, ближе, ближе!..

— С нами ничего не может случиться. Полно! Спи. Спи…

Тихо на предутреннем Марсе, тихо, как в черном студеномколодце, и свет звезд на воде каналов, и в каждой комнате дыхание свернувшихсякалачиком детей с зажатыми в кулачках золотыми пауками, и возлюбленные спятрука в руке, луны закатились, погашены факелы, и безлюдны каменные амфитеатры.

И лишь один-единственный звук, перед самым рассветом: где-тов дальнем конце пустынной улицы одиноко шагал во тьме ночной сторож, напеваястранную, незнакомую песенку…

Вот привязались, стучат и стучат!

Миссис Ттт сердито распахнула дверь.

— Ну, в чем дело?

— Вы говорите по-английски? — Человек, стоявший увхода, опешил.

— Говорю, как умею, — ответила она.

— Чистейший английский язык!