в озеро, заканчивается верхушкой лестницы. Лестница выглядит с берега, как приставная лестница со дна озера на берег, но ступенек в ней всего ничего. Достаточно только чтобы забраться из воды на кладку и всё.

Я с поляны вижу, как Ева подходит ко спуску в воду, потом странно ведёт головой. Прислушивается к звукам озера? Показывает всему лесу своё лицо? Не понимаю. Ещё, пожалуй, потопчусь. Вот — чернеет кострище, вон — полотенце на ветке замёрзло.

Ева садится на брёвнышко кладки и начинает развязывать шнурки. Она что ли босиком тут думает ходить? Сняла сапожки. Освобождается от носочков. Да, думает ходить.

Я хоть раз видел её голые ноги, от косточек до ступней? Я подхожу чуть-чуть ближе, а она сходит на лёд босиком. Неторопливо. Привычно. Словно часто так делает. Что же красное такое на ней, что в памяти вспыхивает, когда я думаю про эту картину? Пус-то-та вместо воспоминания.

Говорю себе — обязательно запомни, как она идёт по озеру. Но картина не сохраняется в голове. Если меня попросят нарисовать ту картину, я вспомню на месте этого воспоминания другую картинку — давнишнюю фотографию, совсем не отсюда, где она стоит на бревне, опустив голову.

А эта картина остаётся только фактом «Ева стоит на озере босиком».

Я вижу швы между льдинами на озере. Думаю, что это трещины, но ещё слишком холодно для трещин. А я точно знаю, сколько нужно температуры для крепкого льда?

А что, если это трещины и сейчас ледовые листы бесшумно разойдутся и Ева окажется между ними? Я представляю, как ползу по льду, как учили на плакате в метро. Как матерюсь, что нужно ползти, теряя драгоценные секунды, вместо того, чтобы в десяток шагов добежать и вытянуть из воды…

Громко говорю ей, что боюсь, что могут быть трещины! Ну просто молодец, вручил ей своих страхов, она теперь плавно движется обратно на кладку. Просто молодец!

Я вижу, как в другом фильме кто-то другой ступил на лёд, разбил трещину и оставил Еву в воде. А тут, в этой истории я дожидаюсь на берегу. Если лёд треснет, я смогу от берега привязать какую-то штуку, привязать к себе и подползти к Еве по льду. Даже ищу подходящую сосну подлиннее.

Когда она она садится на брёвнышко, я вижу её ступни, пальцы, пятки. Жадно ловлю каждую подробность. Никогда их раньше не видел и даже не думал, какие они могут быть. Живые, сильные.

Как она согревает и сушит ноги? Не помню. Как она обувается? Тоже не помню. Она уже обутая стоит на кладке, когда я предлагаю: «Мы можем пройти всё озеро по кругу, если хочешь». Глаза я отвожу на озеро. Незачем ей видеть моё смущение.

Она осматривает весь берег по кругу. Тонкие сосны, старую кладку, следом кочки, следом полянку прямо напротив нашей кладки, следом ветвистое дерево прямо надо льдом озера, следом ещё одну кладку, следом просвет, через который мы подошли к озеру.

Кивает.

Я отступаю и пропускаю её вперёд. Я стараюсь снова выбирать такую тропинку, по которой я не буду идти за её спиной.

Глубокие чёрные болотные провалы, замёрзшие и неопасные сейчас.

Ёлки.

Высокие кочки, из которых растут сосны. На кочках этих, вокруг сосен, зелёные стебли голубики. Папа говорил, что на этой стороне растёт только голубика и клюква.

Старая кладка. Сюда мы приезжали с папой, стояла очередь на то, чтобы спуститься в воду. Сбоку от кладки в землю — молоденький ствол сосны. Бледная тень кострища, где мы с братом делали клали в костёр целое бревно, где пилили хлеб ножом, чтобы жарить на костре. Теперь тут всё — болотная почва… Ну, зато потише и поспокойнее.

— Знаешь, — говорю, — мы с папой тут переплывали озеро.

— Целое озеро? — она с сомнением и интересом смотрит на меня, потом на озеро, словно перепроверяет расстояние.

— Наверное ты очень сильный, чтобы тут переплыть.

Я деревенею, на всякий случай тоже перепроверяю воспоминания. Я не очень сильный. И правда, с папой я переплыл однажды это озеро. Мы переплыли, потом стояли на противоположном берегу, папа сказал: «чтобы отдышаться». Потом папу укусил слепень и папа его расплющил. И потом мы приплыли обратно и забрались на эту кладку и другие люди на кладке расступились, чтобы мы вышли на берег.

— Да, — говорю. — Это не очень сложно, просто долго. И мы отдыхали на том берегу, и только потом возвращались. Не плыли сразу обратно.

Ева ещё раз внимательно смотрит на меня, как смотрят на металлический кругляш, найденный на дороге — это пробка или монетка? Я выдерживаю её взгляд. Мгновенно даю себе обещание переплыть ещё раз озеро в этом году. Чтоб уж точно.

Она молча поворачивает налево и мы продолжаем путь. Голые деревья, потерявшие листву. Листва уютно шуршит под ногами. Тропинки, деликатно разбегаются друг от друга — я могу и видеть Еву и дать ей быть в своём темпе.

Правильность Евы и правильность озера сейчас словно настраиваются друг на друга, как радиопередатчики. И я могу быть помехами. Она — та ещё боевая пчёлка и может бжикнуть на меня так, что я подстроюсь под неё, забыв про себя. Но ещё она так внимательна к озеру, что моё влияние она может и не замечать. Так капитан не замечает, как ветер меняет курс корабля, пока подбирает ключ к сундуку. Так гурман пытается определить новый найденный вкус, не обращая внимания на колкость вилки. Даже в этом случае какая-то настройка произойдёт, но лучше побыть лёгким попутным ветром, который сделает эту настройку более, хм… естественной. Как “естественный вкус”, без усилителей. Сложно объясняю, да?

— Тут холоднее! — удивлённо говорит Ева. Я киваю и улыбаюсь — такое вот озеро. Оцениваю воздух и добавляю: — И более влажно, мне кажется.

Пару минут спустя мы выходим на широкую уверенную плоскую поляну и кладку на этой поляне.

Если я видел людей на этом озере, то чаще всего именно на этой поляне. Даже сейчас мне кажется, что кострище на поляне — тёплое, хотя воздух влажный и колкий. Как люди добираются до этого места — не знаю.

Можно сказать, что к каждой кладке тут ведёт отдельная лесная тропка. После сильных дождей перейти с кладки на кладку невозможно. Болотистые участки слишком болотистые, озеро отказывает в гостевых визитах.

Тропинки отсюда дальше по озеру собираются в одну нечёткую тропку. По кочкам, через ёлки, хлестающие ветками следующему идущему. Тут я иду первым, придерживаю ветки и показываю путь. Получается,