Его дом находился напротив того места в Париже, гдесовершались казни. Казнь несчастного должна была происходить как раз там. Вназначенное время к нему привели жену и дочь носильщика. Окна со стороныплощади были занавешены, так что жертвы не знали, что там происходит. Негодяй,хорошо осведомленный о часе казни, выбрал этот момент, чтобы обесчестить дочь,причем он заставил мать держать девочку в объятиях и так все устроил, чтовыпустил сперму в задний проход дочери в тот момент, когда отца колесовали наплощади. Как только дело было сделано, он закричал: «А теперь идите смотреть,как я сдержал свое обещание!» И открыл окно. Когда несчастные увидели своегомужа и отца истекающим кровью под ножом палача, обе потеряли сознание. НоКюрваль все предвидел; обморок стал их агонией: обе были отравлены и никогдабольше не открыли глаз.

Несмотря на предпринятые меры предосторожности, чтобынавсегда скрыть эту историю, кое-что все же просочилось наружу. О смерти женщинне узнал никто, но в деле мужа заподозрили служебную недобросовестность. Мотивпреступления был наполовину известен, и результатом стала отставкаПредседателя.

С этого момента Кюрваль, которому не надо было большесоблюдать внешние приличия, пустился очертя голову во все пороки ипреступления. Свои будущие жертвы он искал повсюду, убивая их в соответствии сизвращенностью жестоких вкусов. Так, для удовлетворения своих желаний ониспользовал класс неимущих. Днем и ночью он отыскивал бедных женщин, ютящихсяпо чердакам и сараям, под предлогом помощи, заманивал их к себе, насиловал иотравлял собственноручно; это было его любимым развлечением. Мужчины, женщины,дети – ему было безразлично, кто это был, – лишь бы испытатьсладострастие. За эти преступления он мог тысячи раз оказаться на эшафоте, еслибы не его кредиты и золото, которое тысячи раз его спасало. Можно несомневаться в том, что он, как его приятели, был далек от религии; более того,он ее страстно ненавидел, и в этом у него были особенные заслуги, поскольку всвое время им было написано несколько антирелигиозных произведений; они дажеимели успех, о котором он без конца вспоминал, и который был еще однимизлюбленным источником его наслаждения.

Итак, мы увеличили число любителей сладострастия еще наодного. А теперь прибавьте туда Дюрсе.

ДЮРСЕ было пятьдесят три года, он был мал ростом, толст икоренаст, лицо имел миловидное и свежее, кожу очень белую; все тело, особеннобедра и ягодицы, у него было как у женщины; задница свежая, крепкая ипухленькая, но с ярко выраженной привычкой к содомии; его инструмент любви былудивительно маленьким, с трудом достигал двух дюймов в толщину и четырех вдлину; извержения семени были у него редки, мучительны и малообильны, импредшествовали спазмы, которые приводили его в бешенство и толкали напреступления; грудь у него тоже походила на женскую, голос был нежный иприятный. В обществе он слыл порядочным человеком, хотя душа его была не менеечерна, чем у его приятелей. Дюрсе был школьным товарищем Герцога, в юности ониежедневно вместе забавлялись, и одним из любимых занятий Дюрсе было щекотатьсвой задний проход огромным членом Герцога.

* * *

Таковы, читатель мой, все четыре развратника, вместе скоторыми ты, с моей помощью, проведешь несколько месяцев. Я тебе их описал какмог, чтобы ты их немного узнал и тебя не удивило то, о чем ты дальшепрочитаешь. Естественно, я опустил некоторые детали, так как, обнародовав их,нанес бы ущерб основному сюжету повествования. Но по мере того, как мой рассказбудет разворачиваться, ты будешь следить за ними со вниманием, разберешься вбольших и малых грехах, узнаешь о могучем тяготении ваших героев к пороку. Чтоможно сказать о них вместе и о каждом в отдельности, так это то, что всечетверо были удивительно восприимчивы к содомии и, регулярно ею занимаясь,получали от этого наивысшее удовольствие. Герцог, тем не менее, в силу своегомогучего сложения, скорее из жестокости, чем из пристрастия, развлекался сженщинами и иным способом. Председатель иногда тоже, но редко; что же касаетсяЕпископа, то он этот способ просто ненавидел и, вообще, женщины как таковые егосовершенно не интересовали. Лишь один раз в жизни он имел сношения со своейдвоюродной сестрой, да и то ради рождения ребенка, который позже доставил емуудовольствие в кровосмесительной связи, – и в этом, как мы уже видели, онпреуспел. Что касается Дюрсе, то он обожал утехи с задним проходом с такой жестрастью, как Епископ, но пользовался этим более умеренно. Любимые его «атаки»были в третий храм. В дальнейшем мы приоткроем и эту тайну. Мы закончилипортреты мужчин и теперь дадим читателям представление о супругах этихреспектабельных мужей.

* * *

Какой контраст!

КОНСТАНС, жена Герцога и дочь Дюрсе, была высокой и стройнойженщиной, словно созданной для кисти художника. Элегантность ее облика ничутьне умаляла ее свежести, формы ее были округлы и женственны, кожа белее лилии, иказалось, что сама Любовь создала ее с особым старанием, ее лицо было несколькопродолговатым, черты лица удивительно благородны, все в ней дышало величием идостоинством, ее глаза были большими, черными и полными огня; рот маленький: внем можно было увидеть великолепные зубы и маленький узкий язык алого цвета;дыхание было нежнее, чем запах розы. Груди ее были округлы, высоки, белоснежныи крепки, как алебастр; бедра изумительно изогнуты, а задняя часть созданаприродой с изяществом и артистизмом. Ягодицы были белые, крепкие и нежные,задний проход маленький, восхитительно чистый, милый и деликатный, он негоисходил тонкий аромат розы. Какой очаровательный приют для самых нежных ласк!Но боже мой, как не долго он хранил эту привлекательность! Четыре или пять«атак» Герцога совершенно разрушили эту грацию, и Констанс после замужества уженапоминала прекрасную лилию, сорванную бурей со своего стебелька. Два бедра,округлых и великолепно отлитых, обрамляли другой храм, настолькопривлекательный, что мое перо тщетно ищет слова, чтобы его воспеть. Констансбыла почти девственницей, когда Герцог женился на ней; отец, как мы об этотговорили, был единственным мужчиной, которого она узнала до мужа. Прекрасныедлинные волосы волнами падали ей на спину, струились по ее телу, закрывая еевсю, вплоть до влекущего женского органа, прикрытого сверху волосами того жецвета – еще одного украшения, завершающего этот ангельский облик.

Ей было двадцать два года, и она обладала всем очарованием,каким только природа могла наделить женщину. Ко всем достоинствам Констанс ещеприсоединяла высокий и приятный ум, что было просто удивительно в той ситуации,в которую бросила ее судьба, весь ужас она сознавала. Она, конечно, была бысчастливее если бы была менее тонкой и чувствительной. Дюрсе, воспитавший еескорее как куртизанку, чем как свою дочь, и который отнюдь не стремился внушитьей моральные устои, все же не мог разрушить в ее душе приверженность кпорядочности и добродетели. Она не получила религиозного образования; о религиис ней никогда не говорили, но в ней подсознательно всегда жили чистота яскромность, которую невозможно вытравить из души честной и чувствительной. Онаникогда не покидала дома отца, а тот уже в двенадцать лет заставил ее служитьудовлетворению его порочных инстинктов. Но в том, как повел себя с ней Герцог,она обнаружила разительное отличие. Уже на другой день после первого общения смужем через задний проход она тяжело заболела. Думали, что у нее совсемразорвалась прямая кишка. Молодость, здоровье и лечение тропическими средствамивернули ее к жизни, а герцог вскоре принуждением приучил несчастную Констанс кэтой ежедневной пытке, впрочем, не единственной; она постепенно привыкла ковсему.