организациям жителей польского пограничья, а в особенности их отдельным деятелям и энтузиастам: полковнику Яну Невиньскому, Витольду Листовскому, Кристине Огоновской, Генрику Баевичу, Альфреду Яницкому, супругам Яну и Дануте Скальским, сотрудникам Вроцлавского Товарищества Памяти Жертв Преступлений Украинских Националистов, деятелям общественных организаций пограничья из Дзержонова, Волова и Клодзка, полковнику Кшиштофу Майеру, Михалу Вагнеру, Юзефу Кожуху, друзьям из-за рубежа: доктору Перу Рудлингу, доктору Шалому Ньюману, Александру Сасовскому, аспиранту Алексею Мартынову, Владимиру Цимбалюку и многим-многим другим, чьих имен не удастся здесь перечислить. Я также благодарю редакцию «Газеты Польской» и портала Kresy.pl за предоставление мне информационной поддержки.

Last but not least, я спешу выразить искреннюю благодарность Его святейшеству архиепископу Влодзимежу Ющаку за его письмо, которое почти три года поддерживало меня и вдохновляло на работу, призванную открыть правду о преступной деятельности ОУН-УПА и дивизии СС «Галичина» и рассказать о героизме многих тысяч часто оставшихся безымянными украинцев, верных заветам Христова Евангелия, и безжалостно уничтоженных за помощь, которую они оказали своим польским соседям.

Богуслав Пазь

ВВЕДЕНИЕ

Богуслав Пазь, Вроцлавский университет

Понятие исторической правды: философские и политические детерминанты

Мне кажется, что на свете исчезает понятие объективной истины

[Зато] ложь войдет в историю[17].

Джордж Оруэлл

Совсем недавно, на встрече с одним из наиболее известных украинских историков, профессором Ярославом Грицаком[18], во время дискуссии после лекции гостя я высказал пожелание, чтобы в настоящем и будущем хорошие отношения между поляками и украинцами можно было строить на правде, понимаемой как абсолютная ценность. К моему удивлению, докладчик и значительная часть аудитории начали критиковать понятие исторической правды. Профессор Грицак заявил, что он опасается чего-то такого, как «объективная правда», а через минуту признался, что в вопросах правды является постмодернистом[19].

1. История под угрозой постмодернизма

1.1. Status quaestionis

Как видно из приведенного примера, правда, ценность которой обычному человеку кажется чем-то безусловным, в определенных кругах ставится под сомнение. Оспаривается ее реальность и объективная сила. Нужно признать, что представленный упомянутым здесь историком скептицизм — это довольно распространенное явление в гуманитарных науках, в особенности французских и английских, где чаще всего он присутствует под именем антилогоцентризма, или постмодернизма. Вторично он был привит на почве американских гуманитарных наук, где сейчас доминирует[20]. Эта позиция ставит под вопрос так называемый логоцентризм[21], т. е. изначальное стремление человеческого интеллекта к познанию объективной истины, возможность уверенности в познании, которая происходит из познания истины, возможность высказывания объективных, независимых от общественных, классовых и других детерминант суждений о мире. А также подвергает «деконструкции» память как реальную основу отождествления личности и народа.

Постмодернисты подвергают радикальной критике, приобретающей характер не столько прозрачной, логичной аргументации, сколько риторических, опирающихся на мутные метафоры уговоров[22], не только начальные категории европейской мысли: правду, добро, справедливость; так называемой деконструкции подлежат также: народ, самосознание и традиция. Их задачей является то, что немцы называют Abbau, т. е. уничтожение существовавших до сих пор понятийных структур, при помощи которых с античных времен строились основы цивилизации Запада. Знаменательно, что они не опираются в своих усилиях на классическую логику разума, которую агрессивно отрицают, но базируются практически исключительно на своеобразном, опирающемся на упомянутую риторику, методе убеждения. Т. е. на чисто эмоциональной передаче неясных структур смысла (а скорее, его отсутствия), которая, как, например, в случае дискурса Фридриха Ницше[23], основного патрона постмодернистов, находится не только вне науки, но также за пределами каких-либо известных форм рациональности[24].

1.2. Историческая память как объект постмодернистской «деконструкции»

Как уже сказано, одним из объектов атаки постмодернистов является историческая память в качестве реальной основы отождествления личности и народа. Анализируя их активность в гуманитарных науках, Ева Томпсон замечает: «В их понимании разговор об органичной связи с прошлым, органичной общей памяти и о чувстве принадлежности к ней, это грех, который снижает ценность научного текста»[25]. Кажется, что постмодернизм является чем-то большим, а возможно, и чем-то иным, нежели только очередная академическая теория, объясняющая одну из основных категорий философии, к которым в том числе принадлежат истина и память. Об этом говорит вовлечение официальных государственных институтов практически во всех государствах-региональных державах (от России и далее, в т. ч. Германии, Израиля, и до США), в поддержку и пропаганду постмодернистской «нарративной» тактики в историческо-политическом дискурсе.

В результате постмодернизм в качестве чрезвычайно удобного и не навязывающего никаких ограничений в манипуляции материалом орудия деконструкции на поле истории и исторической памяти, становится в настоящее время интегральной состовляющей государственных доктрин т. н. исторической политики, являющейся “soft power” мировых держав.

В новой постмодернистской формуле история[26] перестала быть упорядоченным хронологически и логически собранием фактов в виде конкретных исторических случаев (occurrences), становясь нарративным авторским сплетением событий (events), которые существуют в качестве воспроизведенных и «продвигаемых», либо просто созданных из ничего внутри медийно-пропагандистского пространства[27]. В этой формуле нового историка-постмодерниста будет интересовать только то, что может послужить объектом политически корректного воплощения, или, относительно, то, что уже в какой-то мере было создано и воплощено в рамках исторической политики собственной или чужой страны, чьей помощью (в виде стипендий, наград и т. п.) он пользовался в ходе своих «исследований». Вслед за Евой Томпсон можно, таким образом, сказать, что постмодернизм становится важным элементом колонизации памяти определенными державами, который используется ими в текущей политике. Здесь работает принцип: чем более влиятельна и чем больше заботится о своем образе страна, тем больше ее забота об этой политике и тем больше созданных (и продвигаемых) удобных с ее, страны, точки зрения, исторических событий или чего-то такого, что было сделано такими «событиями» из ничего (ex nihilo).

Сущность предмета постмодернисткой историографии и его онтологический статус необычайно ясным образом выражает Карола Дитце:

«События не совершаются, события создаются. Происшествие становится событием только тогда, когда определенные группы в обществе обращают на него внимание, признают его важным, говорят и пишут о нем, реагируют на него и о нем помнят. Поэтому события конструируются обществом. Это, однако,