международная телеграмма на французское радио в Париж с одним словом "антиконституционно" из режимного центра электроники и ВПК для них была однозначно, априори преступной, антисоветской и заговорщицкой. Это была чекистская аксиома — не требующая доказательств. Вопрос для них был не в том, был ли тут заговор — он был по умолчанию, по определению. Его не могло тут не быть.

Но они не понимали пока, для чего именно неизвестными иностранными заговорщиками и их подлыми пособниками внутри СССР использовался такой странный и вызывающий способ и инструмент связи, что конкретно стояло за этим новым и непонятным пока заговором. И это их ужасно раздражало.

Чекисты не боялись заговоров. Они обожали заговоры. Чекисты жили заговорами. Но, как социально-политические детерминисты и профессиональные заговорщики, они совершенно не выносили неизвестности и неопределенности в самом ничтожном виде. Им совершенно необходимо было понять, что тут был за заговор. Тогда они могли бы успокоиться и начать с ним бороться, начать строить контрзаговоры, принимать ответные меры.

После доклада Алидина пошли по кругу. Семёрочнику Бесчастнову, организовывающему наружное наблюдение, было просто. На нём не было никакой ответственности за происшедшее. Ему нужно было только отчитаться за подготовку к возможным будущим шагам по установлению личности и слежке за "заговорщиком" в городе-спутнике Москвы, а это было легко. Поэтому главный "наружник" полез поперек батьки в пекло и, нарушая субординацию, инициативно начал свой доклад о принятых мерах и расстановке людей раньше первого зама и двух замов Председателя. (Они ему это припомнят, и в сентябре следующего, 1981 года он будет снят со своей должности и исключен из членов Коллегии КГБ).

Проще всех оказалось Филиппу Денисовичу Бобкову, начальнику боровшейся с идеологическими диверсиями врага пресловутой "пятёрки" — любимого детища Андропова, с создания которого он начал свою глобальную перестройку системы КГБ в июле 1967 года и благодаря которому он стал членом Политбюро ЦК КПСС.

Любимчик и выдвиженец Юрия Владимировича, первый душитель диссидентов, бойко доложил, что по его линии в Зеленограде — всё более-менее благополучно. Все диссиденты и правозащитники от науки там у него — у Бобкова — "под колпаком". Болтать, конечно, болтают, как все интеллигенты, но особенно не "рыпаются", потому что давно прикормлены и держатся на прочном крючке с защитами диссертаций, госпремиями, публикациями, выставками и командировками за границу.

И главное — что французская радиостанция РФИ, куда была отправлена злополучная телеграмма из Зеленограда, не является, с точки зрения КГБ, идеологическим центром борьбы против СССР, каковыми однозначно были русскоязычные "Голос Америки", "Немецкая волна", "Свобода" и "Свободная Европа". "Радио Франс Интернасьональ" вообще не вещала тогда на русском языке (нынешняя русская редакция там появится много позднее).

В 1980 году она была мелким подразделением внутри системы Гостелерадио Франции, с небольшим бюджетом и малочисленным персоналом. И её деятельность была направлена исключительно на идейное окормление франкофонии, франкоязычных стран. Главным образом — в Африке, в бывших французских колониях. У неё была весьма ограниченная сетка собственного вещания. И, по большей части, она просто ретранслировала за границу передачи других, внутренних государственных радиостанций, таких, как Франс-Интэр, Франс-мюзик или Франс-кюльтюр.

Никакой опасности для СССР она не представляла. И поэтому даже не глушилась на территории Советского Союза. Ничего серьёзного оттуда исходить не могло. Никакими маломальскими ресурсами эта радиостанция не располагала, собственных корреспондентов в СССР не имела. И поэтому по линии 5-го управления тут оперативно просто нечего было делать.

Если там и присутствовал потенциально какой-то заговор, он исходил не от государственной "институции", а от конкретного человека в Париже — Жана-Пьера Шарбонье, на чьё имя была адресована международная телеграмма из Зеленограда. А это уже была не его — Филиппа Бобкова — прямая епархия, а ведение внешней разведки и внешней контрразведки — Первого главного управления.

Елейно-ласково сказав это, Бобков повернулся к начальнику ПГУ Крючкову, которого ненавидел и старался подсиживать при всяком удобном случае, очно и заочно. Именно такой удобный случай имел место быть теперь. И Бобков наслаждался своей тактической победой над "Крючком".

Владимир Александрович Крючков был самым близким Андропову человеком в СССР и КГБ, как раньше — в посольстве СССР в Венгрии и, затем, в аппарате и в Секретариате ЦК КПСС на Старой площади. Поэтому он и ухом не повёл на подлый выпад Бобкова. Выдержка у начальника ПГУ в ранге зампреда КГБ СССР была отменная. Более того, он был умнее Бобкова, выше его по званию и по рангу в КГБ и куда ближе к Андропову. Далеко смотрящий Крючков уже несколько часов назад сообразил, что вся история с телеграммой в Париж может оказаться ему очень даже выгодной.

Поэтому ещё до совещания у председателя на Лубянке, он собрал в своей новой загородной штаб-квартире, в Ясенево своё собственное оперативное совещание, со своими заместителями и с начальником 5-го географического отдела ПГУ, курировавшего Францию. И уже наметил свой собственный план дальнейшей агентурно-оперативной разработки французского радиожурналиста.

И уже отослал шифротелеграмму с секретным заданием легальному резиденту КГБ в Париже под прикрытием должности заведующего Консульским отделом Посольства СССР во Франции полковнику Николаю Николаевичу Четверикову.

А ещё Крючков знал то, чего не знал Бобков. И по поводу чего у него была запланирована, сразу после совещания у Председателя, отдельная встреча здесь же, в главном здании КГБ СССР, со своим заместителем, начальником управления "С" (службы нелегальной разведки) ПГУ генерал-майором Дроздовым Юрием Ивановичем…

Глава 5 — Резидент в Париже

Высокопоставленный советский секретный шпион, или как говорили у нас — разведчик Николай Николаевич Четвериков чувствовал себя удачником. В его жизни всё складывалось, как нельзя лучше.

В свои неполные 42 года он достиг гораздо больше, чем большинство из его сверстников и даже многие из его более старших и умудрённых опытом коллег по Первому главному управлению КГБ СССР. С 1977 года полковник Четвериков жил с женой в Париже, где негласно руководил шпионской работой так называемой "легальной" резидентуры КГБ.

Несколько лет назад, работая над серией статей о спецслужбах для российской Википедии, я написал, в том числе, и основной текст статьи про резидентов наших и иностранных разведок. Не буду здесь дублировать её полностью, но коротко повторю только самые важные её положения, которые помогут нам в понимании происходящего.

Резидент — многозначный профессиональный термин, используемый в документах и в профессиональном языке советских и российских специальных служб, а также спецслужб отдельных стран из бывшего СССР для обозначения различных