камин, и танцующие в нём языки живого пламени соблазняют занять место поближе к огню. Поскольку от самого гардероба Дрейк занят отшучиванием на тихие, но жёсткие претензии Ольги по поводу его привычки без спроса решать за других, то выбор столика для нашей скромной компании я самовольно беру на себя. Поглощённые разговором коллеги без возражений следуют за мной.

Терпеливости Дрейка хватает ровно до столика у камина.

— Оль, хватит. Мужчина, особенно если он молодой и здоровый лоб, обязан уступить женщине место в общественном транспорте. Так меня воспитывали, и, уж извини, менять свои взгляды в угоду чьим-то феминистским заскокам я не собираюсь.

Ольга сжимает губы в нитку и с оскорблённым видом усаживается на стул, который я вежливо для неё отодвигаю. Дрейк же полагает проблему высосанной из пальца и, ко всему прочему, кого-то замечает в холле.

— Ага! — он азартно прищуривается, рассеянно бросает: — Ребят, я отойду ненадолго — хочу поздороваться с одним товарищем, — и пружинистой охотничьей походкой выходит из зала.

— Любопытно, что там за товарищ такой? — после паузы подчёркнуто вскользь интересуется Ольга у окружающего пространства. Отвечаю ей я, так как успел разглядеть в дверном проёме сухопарого человека с залысинами и редкой бородкой.

— Думаю, это Фёдормихалыч.

На самом деле заместителя главного бухгалтера зовут по-другому, но прозвище, полученное из-за портретного сходства с великим русским классиком, давно и прочно заменило его настоящее имя.

— Да? И какое Андрею может быть до него дело?

— Думаю, трикстерское. Очень уж громко ФёдорМихалыч вчера ораторствовал в курилке. «Принудиловка», «лицемероприятие», «мы уже четверть века не при совке живём» — ну, ты поняла. После таких речей попасться Андрею на корпоративе — значит помахать у быка перед носом красной тряпкой.

— Согласна, глумиться над другими Андрей любит и умеет, — ядовито замечает Ольга. Я догадываюсь о подоплёке злых слов, и позабыв, что вообще-то моё дело сторона, пытаюсь объяснить.

— Оль, это и вправду вопрос воспитания. Он не старался тебя принизить, наоборот, хотел сделать приятное. А Виталию просто не повезло оказаться к нам ближе всех.

Фырканье аналитика можно смело помещать в Палату мер и весов как эталон невербального выражения сарказма. Развивать тему дальше нет смысла, но я надеюсь, что заронил в Ольгину душу хотя бы горчичное зёрнышко примирения.

Тем временем в ресторан прибывает руководство нашей компании, и начинается официальная часть корпоратива. Одна из стен зала занята рядом высоких, элегантно задрапированных окон, перед которыми расположен невысокий помост с одиноким микрофоном на стойке. На эту сцену под вежливые аплодисменты поднимается гендиректор, прочувствованно благодарит присутствующих за хороший труд в году уходящем, поздравляет с годом наступающим и призывает хорошо отдохнуть этим вечером. Окончание его краткой речи вызывает у слушателей более искреннюю реакцию. В частности потому, что пока гендиректор говорил, на столах появилась еда посущественнее хлеба и овощной нарезки.

Дрейк материализуется за нашим столиком примерно в то же время, что и горшочки с солянкой. Вид у него, как у стрескавшего кринку сливок кота, и я преисполняюсь сочувствия к Фёдормихалычу. Вот уж кому сейчас любой разносол с трудом в горло полезет.

Ольга делает аналогичное заключение.

— Поздоровался? — язвительно интересуется она.

— Поздоровался, — отмахивается Дрейк, оставляя без внимания желчный подтекст вопроса. — Уважаемый, — это уже официанту, принёсшему горячее, — будьте добры ещё одну порцию. Нас за столиком четверо, просто товарищ вышел.

— Конспирация? — уточняю я, когда мы остаёмся без чужих ушей.

— Она самая, — Дрейк аккуратно снимает с горшочка «крышку» из теста. — И чтобы не вызывать подозрений, предлагаю по-братски делить Васину часть на всех.

— Я пас, — быстро отказывается Ольга.

— Как хочешь. Но, Тимыч, на тебя я рассчитываю.

— Рассчитывай, — киваю я. А Ольга почему-то обижается ещё сильнее.

Пока гости заняты солянкой, на помосте организовывают выступление струнного трио. В составе только девушки: блондинка альт, брюнетка скрипка и огненно-рыжая виолончель. Все трое прекрасно музицируют и очаровательно милы в своих чёрных концертных платьях. Однако виолончелистка хороша особенно, и именно на ней Дрейк останавливает задумчивый взгляд искушённого ценителя женской красоты. Нет даже тени сомнения, какой цели служит букет, о возможности заказа которого он вполголоса осведомляется у делающего перемену блюд официанта.

Мне предоставляется редкая возможность в подробностях пронаблюдать за разворачивающимся ритуалом ухаживания. Начинается всё с цветочной корзины, которую «наш» официант приносит к сцене во время короткого перерыва между композициями. На вполне естественный вопрос девушек он даёт координаты дарителя, и в нашу сторону тут же устремляются три горящих любопытством взгляда. Дрейк салютует музыкантшам бокалом просекко, обаятельно улыбается, вызывая ответные улыбки, трепет ресниц и прочие милые женские реакции. Теперь даже если в реальности дело не зайдёт дальше невербальных знаков, в кулуарах офиса это будут обсуждать с такими подробностями, словно собственноручно держали свечку.

— Репутация — наше всё? — негромко интересуюсь у Дрейка.

— Ну так, — усмехается он в ответ краешком рта. — Пускай завидуют.

Ольга прекрасно нас слышит, но подчёркнуто молчит. Бледный цвет лица и заострившиеся скулы придают её красоте небывалую аристократическую утончённость, до которой, говоря объективно, виолончелистке далеко. Я вновь невольно задаю себе вопрос: почему этого не видит Дрейк? Неужели потому, что не хочет видеть?

Между тем гости подкрепили силы после тяжёлого трудового дня, и в зале начинается броуновское движение. Живую музыку сменяет запись, создающая приятный фон для разговоров, девичье трио собирается уходить с помоста.

— Разомнусь слегка, — встаёт из-за стола Дрейк. — Не теряйтесь.

— Это ты не теряйся, — возвращаю пожелание. — Впереди ещё десерт.

Коллега хмыкает, по-своему проассоциировав последнее слово, и уходит. А Ольга тут же откладывает в сторону вилку и нож, которыми методично кромсала давным-давно остывшую отбивную.

— Тим, — под небрежной интонацией звенят до предела натянутые струны, — у тебя найдётся сигарета?

Мне вдруг становится стыдно. За свой праздный интерес к чужому гендерному спектаклю, за равнодушную слепоту Дрейка, за то, как мало мы даём себе труда думать о тех, кто рядом.

— Предлагаешь совершить никотиновый променад? — надеюсь, моя беззаботность звучит естественнее Ольгиного безразличия. — Найдётся, конечно. Идём?

Вот так, чтобы у неё не было возможности увильнуть от компании.

— Да, — аналитик соглашается без желания, я прекрасно её понимаю, но одиночество — штука не всегда полезная.

Место для курения больше похоже на зимний сад с окнами в французском стиле. Вентиляция здесь выше всяких