В это время со двора раздались чистые, звенящие звуки струн.Владимир выглянул в подслеповатое окошко. В углу заднего двора собраласьчелядь, пришли гридни и конюхи, явились стражи от ворот. В середке на колодесидел крепкий мужик с длинной бородой, в волосах и бороде проседь, на коленяхразместил гусли. Кощунник мерно ударял пальцами по струнам, откашливался,крутил шеей, оглядывал собравшихся орлиным взором.

Владимир вскрикнул с загоревшимися глазами:

– Послушаем?

– Разве что с крылечка, – отозвался Горюн ревниво.

В неподвижном вечернем воздухе каждое слово певца-кощунниказвучало отчетливо и значительно. Он медленно и торжественно пел про давниевремена, когда солнце светило ярче, мужи были отважнее, женщины – красивее, абоги ходили среди смертных и от них рождались дети. И был род людской вровеньвеликанам, горы тряслись от их шага, реки выходили из берегов!

Владимир зачарованно слушал про исполинские битвы, когда богатырьс братьями выходил против чуда-юда огромного Змея, который бежит – земля гудит,а хоботами машет, то огонь летит и брызжет… Богатырь встречал чудо-юдо подкалиновым мостом, но когда ехал Змей, то калиновый мост проваливался…

Горюн скептически хмыкал, раздражал Владимира. Тототодвигался, наконец совсем собрался было убежать, когда Горюн сказал внезапно:

– Мне казалось, ты смышленее.

Владимир насторожился:

– Я смышленый.

– Да? Тогда скажи, какой такой мост можно плести изкалины, ежели она куст, а деревом быть не может? По такому мосту разве чтотаракан проползет!.. Но взрослый мужик дурь поет, а другие дурь слушают!

– Но красиво же, – сказал Владимир, защищаясь.

Глаза старца стали вдруг внимательными и понимающими.

– То-то и оно, что красивую дурь слушают охотнее, чемумные речи. Песни идут прямо к сердцу, а оно главнее головы. А песни не могутбыть умными, иначе их воспримет голова, а не сердце.

– Как это сердце главнее? – удивилсяВладимир. – Я слыхивал, что хлеб – всему голова, что голова – над всемицарь!.. Потому она и голова, глава! Неужто кощунник наврал? А жаль, все таккрасиво…

– Красиво, да не так. Чуды-юды на самом деле жили насвете. Когда такое бежит, то земля дрожит! Все верно. И было оно такое огромноеи сильное, что никакие богатыри лицом к лицу не могли одолеть. И даже стобогатырей, соберись вместе. Но все же этих чуд-юд перебили.

– Как?

– А так. Выкопают яму поглубже прямо на тропе, гдечуды-юды ходят на водопой, вобьют в дно острый кол, а сверху закроют щитом изкалиновых веток, а то еще и землицей сверху припорошат, чтобы совсем незаметнобыло. Бывает, чудо-юдо не хочет в яму идти, тогда в него горящие головнибросают. Шерсть загорится, вот и бежит, огнем пышет! И хоботами машет, у негоих два: один спереди, другой – сзади. А провалится, там в яме и добивают,вылезти уже не может!.. Их много бродило по нашим землям… Вот и выходит, что насамом деле было еще страшнее. Ведь перебили и поели! Так что самые лютые насвете чуды-юды – это мы.

Владимир долго молчал потрясенно. От старого волхва узнавалвсегда больше, чем от остальных взрослых, вместе взятых. Те только и знали, чтопили, дрались, спали, бранились и мирились, а о таком чудесном даже и неслыхивали. А тут: и сердце, что главнее головы, и волхвы, что умнее князей… Икем быть ему, золушнику?

Ему было девять лет, когда в Киев пришел огромный обоз. Вгород часто прибывали вереницы телег и поболе числом, но этот был из такихдиковинных повозок, что всякий останавливался на улице, вытаращив глаза и сотвисшею по шестую пуговку челюстью. А детвора и те, кто не щеголял родом изнатностью, вовсе не блюли себя в вежестве, бежали вслед, указывали пальцами,свистели, улюлюкали.

Он тогда впервые услышал часто повторяемое слово «латиняне».В передней открытой повозке ехал высокий мужчина в черном одеянии. Он был широкв плечах, худ, костист, с глубоко запавшими глазами. Когда его взгляд упал назамершего в изумлении Владимира, тот вздрогнул и отшатнулся. В глазах чужеземцабыла сила, жестокость, дикая уверенность в своей несокрушимой правоте.

Повозки одна за другой втянулись через западные ворота.Справа и слева каждой повозки ехали серые от пыли всадники. Тяжелые задастыекони всхрапывали, роняли густые клочья желтой пены. На понукания вскидывалигривами, делали вид, что несутся вскачь.

Народ дивился и огромным коням с такими толстыми ногами, ивсадникам, закованным в жару с головы до ног в тяжелые доспехи, пышным перьямна богато украшенных кузнецами шлемах, и роскошным повозкам, диковинносделанным.

На другой день видели, как из отведенного заморским гостямдома вышла целая процессия во главе с высоким мужчиной в черном. По тому, какдержался и какие знаки внимания оказывали его спутники, все поняли, что это иесть главный, хотя одет проще других.

Они отправились в княжий терем, где их приняла великаякнягиня Ольга. Владимир, как и прочая челядь, в терем не был допущен даже соскотного двора. При княгине были только внуки Ярополк и Олег, а также самыезнатные да именитые из воевод и бояр. Разговоры велись за плотно закрытымидверьми. Даже стража была удалена от дверей, дабы не было соблазна слушатьчужие речи.

Слухи поползли самые разные. Одни говорили, что латинянепросят помощи против западных славянских племен бодричей и лютичей, другие –что латиняне уговаривают дать военную помощь против Оттона, который ужезабирает себе всю Италию, третьи утверждали, что закордонные гости предлагаютовдовевшей княгине пойти за римского папу…

Когда выяснилось, что Адальберт, высокий человек в черном,приехал по делам веры, кияне сразу потеряли к ним интерес. Христиан уже немалов Киеве, но и те не всегда понимают, в чем растущее различие между принявшимиобряд крещения из Царьграда и принявшими обряд крещения из Рима. Другое дело,если бы и впрямь папа латинян засватал Ольгу. Это понятно всем, есть о чемпочесать языки, прикинуть, как пойдет у них дальше и какие будут дети.

Владимир не понимал, как можно проповедовать такого бога,как Христос. Волхвы на каждом шагу объясняли, что боги русичей – это сама сила,отвага, мужество. Это вера героев, детей героев! А учение Христа, как иБахмета, как и Яхве, велит покоряться силе, покорно сносить издевательства иплевки…

Он вспомнил подслушанные разговоры, брезгливо отплюнулся.Разве Перун или Ярило позволили бы распять себя на кресте? Да они бы… они бывсех врагов изничтожили, стерли с лица земли. Да Перун сам бы своих обидчиковраспял, живьем прибил за уши к городской стене, а кишки выпустил бы и отдалтаскать собакам!

Латиняне вскоре разошлись по стольному городу. Их видели вбоярских теремах, среди гридней, в торговых рядах. Бродили по Подолу,завязывали разговоры с мастеровыми. Всюду затевали споры о вере, гневноназывали киян грязными язычниками, славили Христа, пытались оскорблятьсолнечных богов русов и русичей.