«Я, – подумал он потрясенно. – Я что-то изменил!Сам. Волхвы глаголят, что боги помогают только сильному. Но, похоже, помогают итем, кто страстно жаждет стать сильным».

В эту ночь он еще мечтал, как зло отомстит обидчикам, какимпыткам подвергнет Прайдану, но к утру впервые в жизни начал строить планы.

Недели через две после прибытия латинян Владимир мчался наконе к Горе. Он отвез наказ старшего дружинника ловчим, возвращался гордыйсвоей полезностью. Он уже выполнял поручения взрослых, в то время как егосверстники, не только княжичи – братья по отцу, еще скакали на палочках и лихорубили голову чертополоху.

Возле небольшой статуи Симаргла, вырезанной с любовью иумением из старого дуба, собралась большая группка горожан. Владимир придержалконя. Люди размахивали руками, орали, наскакивали друг на друга, спорили,тыкали в грудь один другому растопыренными пальцами. Каждый оглядывался,указывал на крылатого пса, что призван охранять посевы, снова наскакивал насупротивника в споре. Гвалт стоял больший, чем когда вороны отгоняют бродячуюкошку от своих гнезд.

Потом чуть стихло, а к деревянному столбу протиснулсяприземистый человек в черной одежде. Он вскинул руки, что-то закричал горестнои уныло. Кияне начали оборачиваться к нему, голоса стихли. Больше разглядывалиего необычный наряд, похожий на черное платье вдовы, но кое-кто слушал,покачивал головой.

Латинянин ярился, изо рта шла пена, выкрикивал то лизаклятия, то ли молитвы, тыкал перстом в деревянный столб. Владимир остановилконя, с седла было видно через головы собравшихся, как лицо латинянинапокраснело от натуги, а глаза стали круглыми, как у совы.

– Вы кланяетесь не богам, а идолам! – донессяяростный крик на ломаном языке полянского племени. – Из одного дереваделаете своих богов и свои лопаты. Так почему не кланяетесь и лопатам?

Владимир видел, как лица мужиков посерьезнели. Один сказалпредостерегающе:

– Ну-ну, ты богов наших не тронь. Хвалишь своего, ну ихвали. А нашего не тронь. Мы ж твоего не трогаем?

– А я вам говорю, – надрывался латинянин, –что только наш бог – настоящий! А все остальные – демоны. Бог настолько велик,что его нельзя изобразить ни в камне, ни в глине, ни в дереве. А все, когоизображаете, – это демоны! А наш бог настолько всемогущ, что нет ничего насвете, чего он не мог бы сделать…

Из задних рядов протиснулся крепкий немолодой мужик. Он былв простой холщовой рубахе с открытым воротом. За пеньковым поясом торчалплотницкий топор. Лицо его было изуродовано шрамами, правое ухо срублено. Глазасмотрели со злым весельем.

– Все?

– Все! – ответил латинянин яростно.

– Даже невозможное?

– Для нашего бога нет ничего невозможного!

– Гм… А скажи, латинянин, раз уж он так всемогущ, тосможет ли сотворить такой камень, чтобы сам не мог поднять?

И смерды, и знатные одинаково морщили лбы, перевариваливопрос, ставили его так и эдак. Дошло не сразу, и то не до всех, наконец лицаиных начали расплываться в неуверенных усмешках. На латинянина поглядывали синтересом, как-то вывернется? Подкузьмил Микула, ничего не скажешь, крепкозасадил.

Латинянин задохнулся, как от удара под ложечку. Глаза на мигстали растерянными, но красное лицо побагровело, налилось тяжелой кровью. Онзавопил, потрясая кулаками:

– Козни неверных! Магометанцы расплодились среди вас,подбивают против истинной веры! Сам диавол глаголет вашими устами!

Микула стоял, широко расставив ноги. В хитро прищуренныхглазах была откровенная насмешка.

– Нет, ты не юли, как лиса хвостом. Ответь!

Его поддержали разноголосые крики:

– Да, ответь!

– Человек спросил ведь! Ответь, коли могешь…

Латинянин вскрикнул во весь голос, от натуги срываясь напоросячий визг:

– Что я могу ответить диаволу? Только бесстрашноплюнуть ему в обличье!.. А ежели ваш бог не только в дереве, то пусть онпоразит меня своей мощью!

Латинянин повернулся к идолу и смачно плюнул прямо вдеревянный лик Симаргла. Мужики ахнули. Владимир сжался на коне в предчувствиибеды. Симаргл дает добро, охраняет посевы, но чтобы охранять, надо иметь злойнрав и крепкие зубы!

Толпа как-то сразу двинулась на бесстрашногомонаха-проповедника. Микула с быстротой молнии выхватил топор.

– Ты глуп и невежественен, монах! – выкрикнул онсрывающимся от ярости голосом. – Я слышал куда лучших проповедников. Дуракваш папа римский, что прислал таких олухов! Ты плюнул не в Симаргла, ты плюнулв наши души… Наш бог не карает, он слишком велик – он бог! – но этопоручил нам, людям. И пусть теперь твой сильномогучий бог защитит тебя, еслисумеет!

Он коротко и страшно взмахнул топором. Латинянин бестрепетносмотрел в лицо обидчику, не делая попыток бежать или даже уклониться. Возможно,все-таки ждал спасительной руки своего бога.

Лезвие топора ударило в середину высокого лба. Звонкохрустнуло, словно перерубили толстую жердь. Монах сделал два шага вперед. Израсколотой головы торчала рукоять топора. Само лезвие ушло вглубь, разрубивголову до гортани.

Мужики сурово молчали. Конь под Владимиром задрожал ипопятился, чуя кровь. Губы Владимира тряслись, по спине бегали мурашки. Смертьвидывал часто, она была всюду: в поединке, на охоте, казнь головника, но тобыли понятные смерти. Всякий раз за что-то! Но сейчас ни с того ни с сего –горящие глаза, перекошенные лица, руки на рукоятях ножей… И страшная непонятнаясмерть человека на глазах толпы!

Вечером того же дня плотник Микула был скаран на горло. Егозабили до смерти палками, карой головников и прочих извергов, недостойных дажесмерти, как другие люди. Казнили его по приказу великой княгини Ольги, которойпожаловался голова посольства епископ Адальберт.

По Киеву пополз грозный ропот. Два монаха вышли утром ивскоре прибежали обратно. Оба в изодранной одежде, избитые. Один держал на весусломанную руку. Княгиня Ольга распорядилась приставить к монахам по два гридня,чтобы охраняли гостей, не давали чинить обид. Боярин Блуд, который особо яропризывал держаться за веру отцов, явился к княжичу Святославу для тайнойбеседы.

Говорили долго, Блуд как никогда был настойчив. Святославхмурился, хотел уйти от разговора, но Блуд, как стало известно погодя, не далдаже отложить трудное решение.

На другой день княжич Святослав, коротко и в сторонкепереговорив еще раз с Блудом и двумя прискакавшими к нему воинами, тут жеотослал всех обратно, а сам, оседлав своего Вихря, унесся за город. В теремеглухо и с оглядкой говорили, что княжич не попрощался с матерью, как делалвсегда, уехал, даже не спросив ее разрешения, даже не сказал, куда ускакал.