Проснувшись, охотники попили чуть тёплого чая, надели сапоги, взяли ружья и вышли. Ещё было темновато и прохладно.

С вечера договорились: Степан пойдёт за глухарём, а Аркадий, с подсадной крякухой, на утренней зорьке посидит в заливе.

Подсадные утки у лесника жили в сарае. Только Аркашка сунулся туда, утиные «дамы-зазывалки» стали носиться под ногами, хлопать крыльями. Однако одну он поймал, засунул в корзину с крышкой и побежал краем леса к заготовленному шалашу. При ходьбе утка в корзине испуганно и недовольно крякала, а под сапогами трещали и хлюпали лужи, едва схваченные утренним морозом.

На рассвете Аркадий высадил утку в заливчике, недалеко от реки, а сам спрятался в скрадке под елью.

Светало быстро, с реки потянуло холодом. Мороз ловко пробрался под полушубок, скоро Аркашка выбивал зубами дрожь. Ружейный ствол покрылся инеем.

Восток озарился огромным малиновым светом. Солнце вот-вот выкатится из лесной норы, глянет: «Куда это я попало, где нахожусь»? Замрёт на верхушках дальнего леса, полюбовавшись красотой земного пейзажа, а затем медленно продолжит знакомый путь по своей орбите.

Округа наполнилась голосами птиц, должно быть с вырубки донёсся в тишине таинственный шипящий звук:

«Чу-ф-фы…»

Это подал голос тетерев. Его подхватил другой, и понёсся тетеревиный клич:

«Чу-ф-ф-фыш-ш»…

«Чу-ф-ф-фыш-ш»…

Голоса в лесу зацепили и подсадную зазывалку. До этого она всё молчала и охорашивалась, плескалась в воде, а тут подняла голову и запричитала:

«Кря-кря-кря»! А высоко над головой заблеяли воздушные барашки – бекасы.

С дальнего болота, словно в серебряные и медные трубы, переливчато заиграли, закурлыкали журавли. И с журавлиным дуэтом в туманной пелене показалось солнце, а у берега плеснулась щука.

И, вдруг: «Бум-м»! – грохнуло в сосновом бору, и пошёл звук гулять вдоль всего леса, где-то запутавшийся в сосновой хвое: от этого все другие звуки пропали.

Но вскоре Аркаша услышал над головой:

«Тр-р-р-р».. И на воду плюхнулся селезень! Замолчала сразу крякуша, а охотник медленно поднял ружьё.

Ахнул в ушах и отозвался вокруг выстрел, дробь подняла фонтан вокруг птицы.

Аркадий вылез из шалаша, ему открылось залитое весной небо и болото, и селезень на воде. Напуганная выстрелом подсадная снова закрякала, а возле шалаша снова бухнула хвостом щука.

Когда фанфарным звоном откурлыкали журавли, и в песне тетеревов поутихла ярость, налетел второй селезень. Он сделал круг и только на втором круге отозвался крякуше. Аркаша торопливо выстрелил, селезень резко взмыл кверху и пошёл-пошёл выше и в сторону.

«Эх, промазал»! – провожая селезня взглядом, подумал Аркадий, а в двух шагах от него снова ударила щука. Хищница была у самой поверхности, тёрлась боком о траву. Она пришла из реки бросить икру в траву, залитую водой. Большая, с узорными золотисто-зелёными разводами на боках, щука чуть покачивалась над прошлогодней травой.

А подсадная звала и звала…

Аркашка, полный впечатлений от утренней зорьки, вошёл в дом. Его с горячим самоваром ждал Степан. Гость показал ему селезня.

– Крякаш, – сказал он и, взвесив селезня на руке, пробормотал. – Попался ротозею под выстрел.

– Как у тебя-то? – спросил Аркадий.

– А никак, – склонив голову, ответил лесник.

– Но ты в глухаря стрелял?..

– А ничего. давай, садись чаёвничать!

Друзья пили чай, позванивали ложками о вазу с вареньем.

Степан, глянув на гостя, неторопливо задумчиво сказал:

– Подошёл к глухарю-то, а он поёт и поёт, ни черта не слышит.

– По кому ж ты стрелял?

– По нему и стрелял, по кому же ещё.

– Промазал? – нетерпеливо переспросил Аркадий.

– Нет, – ответил Ёлкин. Так, в сторону взял. Пускай поёт.

– Спугнул?

– Нет. И после выстрела всё поёт. Совсем очумел от весны.

1

В самую полночь во дворе промысловика Мишина залаяла собака. Иван, покинув тёплую, возле жены, постель, подошёл к окну. Раскрыв занавеску, увидел свет фар подъехавшей машины.

Он сообразил: «Должно быть – кто-то из охотников приехал по разрешению районного охотоведа». Так бывает часто. Включив свет в сенях, хозяин пошёл встречать гостей.

– Кого это на ночь чёрт прислал? – недовольно проворчала жена.

– Не знаю, по телефону сообщили, что кто-то должен приехать караулить медведя – на приваде.

Выйдя, Мишин увидел знакомого и воскликнул:

– Что-то вы, Юрий Иванович, припозднились, аль, запутались в сетях лесных дорог?

– Дороги мы знаем, – отвечал Павлов, – но, видишь ли, уважаемый, сегодня был юбилей нашего мясокомбината, мне как директору полагается быть с коллективом работников, а их у меня сотни. Сам понимаешь – поздравления, подарки, банкет, а дни стали короткими, темнеет быстро.

– Юрий Иванович, обратился к директору водитель, – продукты в дом заносить, что ли?

– Всё, что привезли, заноси! – бархатным голосом распорядился шеф.

Переступая порог дома, и чтобы не задеть головой о верхний косяк, Юрий Иванович пригнул голову и боком вошёл в горницу. Фигурой он коренаст, лысоват и, как полагается солидному руководителю – полноват.

Мишин, оценивая внешность гостя, предположил, что ремни патронташа на его фигуре не сойдутся, а также обратил внимание на его низкий Шаляпинский голос.

Только в доме на свету, Мишин разглядел второго гостя: он высокого роста и худощав, с длинными, зачёсанными назад волосами и длинным тонким носом на бледном пугливом лице. Ладони узкие, с длинными, как у музыканта, пальцами.

Марья Ивановна, жена промысловика, приодевшись и причесавшись, разогрела сваренные в русской печи щи из зелёной капусты со свежей свининой. Запах щей своим фантастически колдовским ароматом заполнил горницу, у гостей вызвал голодную слюну.

Важный гость, глянув на гостеприимных хозяев, поставил тяжёлую сумку на стол, освобождая её содержимое, вполголоса сказал:

– Эти гостинцы – продукция нашего мясокомбината; вот консервы из свинины, а это тушёнка из говядины, а также разные сорта колбас, сыр, сгущёнка.

Хозяйка, разливая по тарелкам щи, растерянно глядя на всё это богатство, не зная, что сказать, только часто-часто моргала глазами.

Наконец, праздничный стол украсила бутылки виски и коньяка. Директор всем наполнил большие рюмки, оставив без внимания только ёмкость водителя.