А если дело касалось серьезного скандала, учил «притвориться шлангом». Еще у него было выражение «бобик сдох», если он хотел уйти от разговора.

У Кати недавно на оперативке этот «бобик» выскочил, как черт из табакерки, когда она заканчивала свое выступление. Вместо своего обычного «у меня все», ляпнула – «бобик сдох».

Фима встал и серьезно потребовал заплатить штраф за использование без разрешения автора его высокохудожественного произведения.

Иногда Катя завидовала Немуйчику, как легко ему живется. Свой паровоз он точно в тупик не загонит, у него всегда есть объездная дорога. Так, наверное, и надо.

С нее словно оковы сняли. Даже дышать стало свободней. Как хорошо, что есть такой человек – Георгий Демидов, который вторгся в ее мир со своими вибрациями, заставил ее многое начать переосмысливать, мало того – действовать, чего раньше за ней не наблюдалось.

Вот так плывешь по течению, все спокойно вокруг, дали просматриваются на многие километры. И вдруг из какого-то заливчика выплывает лодка, а в ней твоя новая жизнь.

Непростая судьба в лодке привезла ей Демидова. Его образ маячил, начиная с семи утра, когда она сидела голая на постели и осматривала свою фигуру, а затем осторожно трогала свое тело, гладила ноги, живот, груди, начинала делать медленную зарядку растирания клеток, дабы они быстрее проснулись.

А теперь она сидела голая и думала о вибрациях, на какой частоте находится сейчас ее пульс. А за ее действиями наблюдал, сидя на диване в сиреневом халате Демидов, голосом прибора сообщал данные измерений.

Это было так смешно и даже немного сексуально, что новая привычка быстро отогнала старую. Но Демидов иногда появлялся и ночью. Он много говорил неизвестно чего, обласкивал ее тело взглядом и приглашал идти. И они шли – по луговым травам, плесам.

Вот только не помнила Катя, голая ли она была. Но поскольку она не смущалась, а Демидов никак не реагировал, то, скорее всего…

Да какая в конце концов разница. Все равно она уже его хотела. С ней еще не случалось, чтобы так явственно хотела мужика. Даже томление внизу живота напрягалось. И она радовалась этому.

Демидов и пришел для того, чтобы насытить ее новыми вибрациями. Эти вибрации приносили облегчение.

Где-то Катя прочитала, что с определенного момента жизнь человека поворачивает или на просветление или на потемнение.

Похоже, ее жизнь повернула на просветление.

Пять минут назад она еще была в сумрачном и раздвоенном положении, а вот сейчас…

* * *

– Как приятно видеть на твоем лице солнышко, – сказал, входя, Немуйчик.

В руках у него был большой желтый пакет.

Катя показала глазами на кресло, долго смотрела на Фиму.

– Ты чего? – заворочался Немуйчик, – что-то у меня не в порядке?

– Вот я и думаю, что же у тебя не в порядке. Вот скажи, зачем ты такой?

– Ого! Да мы сегодня философы. Не влюбилась ли ты часом, Катька.

Фима чутко ловил моменты, когда можно с начальством поговорить на «близком» языке. Тогда он распускался цветком колючки, веселился от души.

– Ты снова порнуху принес?

– Отличную порнуху, комар носа не подточит.

И Фима вынул из пакета с десяток фотографий. Умел Фима снимать, ничего не скажешь. Особенно женские тела.

Они у него были более голыми, чем на самом деле, но никаких признаков пола, разве что едва очерченные груди.

Как Катя не искала «порнуху», не нашла. Но когда журнал выходил с фотографиями Фимы, все видели – перед ними совершенно оголенная натура.

Вот и сейчас перед Катей стояли, лежали девушки, девочки, солидные сорокалетние дамы, привлекающие к себе внимание красотой тела, поз с определенным смыслом.

– Красиво, но после выхода номера мне обязательно позвонит Леночка из комитета и скажет, что ее шефу очень не понравилось и что на ближайшей коллегии будет рассматриваться вопрос порнографии в наших СМИ, и ваш журнал будет среди обсуждаемых.

Фима поднялся со своего места, как вертолет с площадки.

– Блеск! Это же в чистом виде реклама. Десять процентов прибыли от продажи мне.

– Дурачок, нас могут просто закрыть, ты своими снимками развращаешь молодежь.

– Чего? – вылупился Фима на Катю. – Молодежь? Да она сама нас развратит. Я бываю у них на тусовках, у меня есть такие кадрики, что даже себе боюсь показывать. А как смотреть на всех этих Аполлонов с мальчишескими членами? Правда, в музеях…

Фима посмотрел оценивающе на Катю.

– А тебе, пожалуй, покажу, хочешь?

– Фима, не нависай.

Катя почувствовала, что переходит на сленг своего фотографа, все-таки молодость еще не совсем отпустила.

– Это прекрасные фотографии, часть из них я послал на международную выставку в Прагу, вот почитай ответ.

Фима торжественно вынул вчетверо сложенный лист.

– Но тут по-чешски написано.

– Я тебе переведу.

– Ты знаешь чешский?

– Я знаю все языки. Если тебя хотят похвалить, то в тексте будет много восклицательных знаков. Если поругать, то вопросительных. К примеру: «вы нашли гениальный, единственный такой ракурс в изображении задницы!» Или: «вам не кажется, что мы уже видели ваши фотографии лет десять назад?».

– Ладно, оставляй, – засмеялась Катя.

Сегодня и Немуйчик у нее шел неплохо. Его не переделаешь, а без таких людей скучно жить.

– Но я еще вот зачем пришел. Вы меня укорили, что я не читаю собственный журнал. Так вот, я прочитал статью про вибрации. И у меня мелькнула, но я ее поймал, идея. Сделать цикл, который так и назвать «Вибрации».

Катя с удивлением посмотрела на своего сотрудника. Когда это Фиму посещали мысли использовать чьи-то идеи. Он всегда хвалил только свои. Правда, и в данном случае Фима не будет последним, а вибрации приспособит к своим фотошедеврам. Только вот каким способом?

– Ты хочешь знать, как я это сделаю? Так я тебе скажу. Там есть, к примеру, такой текст.

Фима достал записную книжку и прочитал: «Когда вы живете все время с больными вместе, то они сделают ваше сознание больным. Вы должны быть сильнее человеческих мыслей и внушений. Это путь для победы над плохими вибрациями, которые проникают в вас из окружающей среды».

Это тема на два больших разворота. Рассказываю…

А она думала, Фима – открытая книга. Человек с точкой-запятой и никаких восклицаний и заумствований. Но под толстым слоем замедленной бытовухи живет искатель, который наконец нашел что-то общее с идеями другого плодящего идеи человека.

Одиночество, подумала Катя, это как раз отсутствие второго генератора идей, а все остальное сводится к простому рукопожатию и улыбкам доверия.