– Говорили мне люди, что вы умны и проницательны, – опуская глаза, кивнул Кураев и тотчас открыто, точно извиняясь, посмотрел на меня. – А я, старый дурак, все таился до последнего, осторожничал. Глубже мне надо, еще как глубже.

– Тогда говорите, на чем ваш загадочный триумвират держался?

Кураев нежно похлопал коня по черной мускулистой шее, закрыл загон, и мы вышли из конюшни в чистое зимнее утро. Дымки поднимались от труб далеких изб графского имения. Ветки покрывал иней. Белые колонны усадьбы позади, державшие портик, казались могучими и легкими одновременно.

– Наших предков объединила одна тайна, – вымолвил Кураев. – Ей более трех веков. И так получается, что мы никуда друг без друга. Суть самой тайны вам не открою – права не имею. Честное слово, – кивнул он, и я поверил ему: теперь не лукавит старый граф. – Но скажу так. Я им обоим – Сивцову и Кабанину – был хозяином в этом деле. Как и мой предок – их предкам. Но, как видно, только до срока я был таковым. Если Кабанин взялся суд вершить. Но начал он не с Сивцова. Пару месяцев назад под Москвой, в Клязьме, был найден мой агент, некто Веригин. С ним переписывался и я, и Сивцов. Веригин вел расследование – следил за Кабаниным и его людьми.

– Дошло до такого, что вы к нему хвоста приставили?

– Именно так. А Веригин был умелым следопытом. Капитан разведки!

– Ого! – вырвалось у меня.

– Да-да, – кивнул Кураев.

– И вы подозреваете в его смерти Дармидонта Кабанина?

– Его, Вепря, – кивнул старый граф. – Как я уже сказал, тайна наша, завещанная дедами, передается из поколения в поколение. Я опасаюсь за наших наследников. И в первую очередь мужского пола. Ведь за эту тайну стоять надобно. Стеной! У меня сын, Илюша, в Русско-турецкую погиб, на Шипке. Старший Веригин как раз с ним воевал. Дочь моя, Лиза, в Париже живет. С мужем у них только дочь Анна-Мария, маркиза де Лефевр. Ей всего пять лет. У Павла Павловича Сивцова сыновей не было – только две дочки: Поля и Сашенька. А у Поли – два малых сыночка: Мстислав и Ростислав. А если однажды Кабанин до них доберется?

– А у самого Кабанина есть дети?

– Нет, ему детей Бог не дал. То ли он виноват, то ли жена, а то ли дела предков. История о том умалчивает. Но я слышал, Дармидонт решил жениться на молодой и обзавестись от нее сыновьями.

– И дорого стоит ваше общее дело? – поинтересовался я.

– Очень дорого, Петр Ильич, очень, – закивал головой граф. – Бесценное это дело! У Кабанина душа чернее безлунной ночи. Коли собрался, ни перед чем не остановится – всех положит рядышком, никого не пожалеет. Я ведь и впрямь хотел поначалу от вас только того, чтобы убедиться, кто убил Павла Сивцова. А теперь уже и другого попрошу: если подтвердится худшее, узнайте то, что задумал Кабанин. Все равно как.

– Все равно?

– Вы не ослышались. Письмо ли это будет, человек болтливый или просто предатель. И не удивляйтесь, если дело коснется драгоценных камней, злата-серебра, сокровищ невиданных. Таких, какие только у царей и бывают! – Граф Кураев потупил взгляд, но очень быстро поднял глаза. – Например, короны последнего византийского императора…

– Константина Двенадцатого?

Недавно потухшие, глаза графа Кураева по-мальчишески вспыхнули:

– Да, Петр Ильич! В том числе, – кивнул он. – В телеграммах те сокровища, если будет в том нужда, «зерном» именуйте. Кто знает, какие связи и где у Дармидонта Кабанина? Он многих купил! – Граф кивнул: – Согласились на работу такую, извольте: я вам хоть частью, но открылся. Но теперь и цену подниму, Петр Ильич, за труды ваши – втрое подниму! Идемте чай пить, червяка морить, а потом уж и в дорогу!

В десять утра мы выехали на широких графских санях. Тройка белых рысаков с бубенцами везла нас. На козлах, в тулупе и шапке, сидел Степан Горбунов. Он и впрямь оказался молчалив, что мне было по душе. Граф сполна снабдил меня деньгами, нужды я ни в чем испытывать не мог. А уж гонорар мне обещали так и совсем сказочный! И сомневаться, что слово графа окажется невыполненным, не приходилось. В обед проезжали через Семиярск.

– Сделаем остановку, – приказал я. – В центр города давай, в полицейское управление.

Старый породистый особняк в центре Семиярска представлял собой жалкое зрелище. Взрыв оказался сильным! Половина окон второго этажа были выбиты, рамы обгорели, стена почернела. На фоне декабря и чистого снега следы катастрофы бросались в глаза особенно сильно и трагично.

У дверей здания караулили пятеро полицейских. Я выбрался из саней. На меня смотрели подозрительно.

– Майор Жабников здесь? – спросил я.

– А вы кто, барин, будете? – грозно ответил вопросом на вопрос урядник.

– Капитан в отставке Петр Ильич Васильчиков, – отрекомендовался я. – Сообщите обо мне.

Степану я разрешил погреться и поесть в ближайшей харчевне. Мало ли, как долго я задержусь! Уже через пять минут я входил в кабинет к своему старому знакомому.

– Здравствуйте, Семен Семенович.

Рыжий, с проседью, старый служака расцвел, увидев меня. Его светло-серые глаза насобирали много морщинок, так бывает с теми, кто долго жил на юге. Майор Жабников полжизни провел в Туркестане, воюя с кокандцами, хорезмийцами и бухарцами во славу империи. И в штыковую ходил, но чаще выслеживал их и ловил, как ловит охотник опасную дичь.

– Здравствуйте, Петр Ильич, – он встал, обошел стол и обнял меня. – Видите, какое горе-то у нас, – майор покачал головой. – На куски ведь разнесло Аристарха Ивановича, собирали, как после артобстрела. Что ж такое делается-то? Из какого адского пламени эти революционеры повылазили?

– По всей России такая картина, чем вы, семиярцы, лучше?

– Дурная шутка, – покачал головой майор Жабников. – И ведь одной гидре срубишь голову – две вырастают.

– А прижигать надобно обрубки-то. Тогда не вырастут.

– Надобно, Петр Ильич, да не дают, – посетовал хозяин кабинета. – Осудят стервецов, в Сибирь сошлют, ну так они сбегут и опять за свое. Если бы нам, военным, дали самим распорядиться этим делом. Так нет! И говорить не хочу, – отмахнулся он. – Сейчас чаю распоряжусь принести. – Жабников позвонил в колокольчик, отдал распоряжение низшему чину: – Чайник сюда. И баранки раздобудь, Ракитин, или бублики. А то и пряники. Слышишь?

– Так точно, ваше благородие! – четко ответил тот.

– И чтоб не сухие! Ну так что, – когда тот вышел, – каким судьбами в Семиярске? И как дела в старой доброй Самаре? Люблю я ваш городок, особенно пиво ваше, этого, австрияка, как бишь его?

– Фон Вакано.

– Точно!

Скоро мы пили чай с баранками и я рассказывал о «тишайшей» Самаре, растущей благодаря удачливым и норовистым купцам не по дням, а по часам.