трубач и время от времени выдувал громовые фанфары, за ним шла Лотта с чемоданом и куклой, а последним — Налле Лапсон с мячом и сумкой в цветочек, ему было нелегко идти в лапу с остальными, но он очень старался.

Само собой, эта троица вызвала в городке изрядный переполох. Прохожие смотрели на нее с ужасом и изумлением, в домах распахивались окна, и оттуда высовывались головы. Некоторые из голов испуганно всовывались обратно.

— Что это — может, цирк приехал? — шепнул карамельщик Карлсон почтальону Персону.

— Девочка-то наша, Лотта с Речной улицы, — сказал почтальон. — Чудно́!

Посреди площади стоял полицейский Касклунд.

В городке не случалось никаких правонарушений с самого прошлого января, когда сапожников мальчишка выехал на финских санках на встречную полосу Центральной улицы, — но сейчас порядок явно нарушался. Полицейский Касклунд протер глаза, высморкался в большой красный платок, принял самый суровый вид, какой только смог, и вскинул ручищу перед носом трубача.

— Именем закона — стоять! — рявкнул он.

Трубач вывел особенно затейливую трель и замер по стойке смирно.

— Запрещается играть на трубе на городских улицах, площадях и в прилегающих зданиях и сооружениях, — сообщил полицейский.

— Где же тогда на ней играть? — удивился трубач.

Полицейский Касклунд почесал затылок. Вопрос оказался непростой.

— Хм, — сказал он. — Можно играть на чем-нибудь другом.

— На нервах, например, — сказала Лотта.

Тут полицейский Касклунд снова посуровел.

— Кроме того, запрещается разгуливать по городу с живыми медведями. — И он грозно указал на Налле Лапсона.

— Он мой старый друг, — сказала Лотта, — а с друзьями я имею право гулять, даже если они медведи.

— Он выглядит возмутительно, — сказал полицейский Касклунд. — Как из леса.

— Я правда из леса, — радостно признался Налле Лапсон. — Меня зовут Налле Лапсон. — И он протянул лапу полицейскому Касклунду, который испуганно попятился.

— Если кто тут и выглядит возмутительно, — сказал трубач, — так это скорее господин Касклунд, чем господин Лапсон.

— Ладно, мы пошли к бабушке, — сказала Лотта.

Полицейский Касклунд совершенно растерялся и не знал, что ответить. И когда Лотта, Налле Лапсон и трубач свернули в сторону Речной улицы, он вынул свой красный платок и оглушительно высморкался.

Глава восьмая. А можно ему дать дедушкину ночную сорочку?

У Лоттиной бабушки был самый хорошенький домик на всей Речной улице. Белый, с зелеными наличниками, одноэтажный, зато с чердаком. Внутри имелось четыре комнаты, а еще, само собой, кухня и ванная.

— У твоей бабушки так уютно, — сказал трубач.

— Внутри там еще уютнее, — сказала Лотта. — У нас там и кресло-качалка есть, и музыкальная шкатулка, и лосиные рога, и морозильник, чтобы делать мороженое.

— И мед в кладовке — судя по тому, что мне довелось услышать, — сказал Налле Лапсон.

— Есть, — сказала Лотта, — и еще кое-что, с чем тебе предстоит познакомиться ближе к вечеру.

— Интересно, о чем это она, — рассмеялся трубач и повернулся к Налле Лапсону.

Бабушка встречала их в дверях.

— С приездом, с приездом, милая моя Лотточка, — воскликнула она. — Как я рада, что ты снова дома! — И она закружила Лотту в танце. — А с кем это ты приехала? — спросила она, танцуя.

— Это мои лучшие друзья, я их встретила в поезде, — с восторгом воскликнула Лотта. — Это трубач, а вот это — Налле Лапсон.

— С приездом, Налле Лапсон, — сказала бабушка и закружила в танце трубача.

— Но Налле Лапсон — это же я! — Налле Лапсон протянул обе лапы к бабушке.

— Что за чудесный медведь! — воскликнула бабушка, закружила Налле Лапсона в танце, а трубач подыграл им веселую мелодию.

Так здорово Налле Лапсону еще не было практически никогда.

— Оставайтесь оба у нас, — предложила бабушка, — тут есть и кровати, и матрасы, и одеял на всех хватит, и еды тоже.

— Говорят, в Лильбакке вкусный мед, — заметил Налле Лапсон. — Я немало о нем наслышан.

— Что касается меня, — сказал трубач, — то спасибо за любезное приглашение, но я бы поселился в гостинице. Но если мне позволят разок-другой заглянуть в гости, то милости прошу — то есть это было бы очень мило!

— А что касается меня… — начал Налле Лапсон.

— То он поселится в маленькой комнате, — закончила Лотта. — Можно, бабушка? Он такой славный и милый!

— Боже мой, — сказала бабушка, — конечно, можно. Он может спать на желтой тахте.

— А можно ему дать дедушкину ночную сорочку? — тотчас спросила Лотта.

— Боже мой, — снова сказала бабушка. — Конечно, можно! У меня от дедушки осталось тридцать восемь ночных сорочек, и будет просто отлично, если кто-нибудь ими снова воспользуется. Я уж на такое и надеяться забыла!