Ну-ка посмотрим, два, семнадцать, тридцать девять, двадцать десять, тысяча, восемнадцать — да, похоже, все точно.

— Выпустите меня! — заорал из кутузки полицейский Касклунд и забарабанил в дверь. — Именем закона — откройте!

— Кто это? — спросила посыльная Андерсона, и вид у нее стал еще испуганней.

— Обычный арестант. Мы тут с утра его задержали, — сказал Налле Лапсон. — Пусть посидит годик-другой.

— Оплачивать мед наличными будете? — спросила девочка.

— Наличниками? — переспросил Налле Лапсон.

— Дяденька прямо сейчас заплатит за мед?

— Заплатит? — удивился Налле Лапсон.

— Или отпустить в долг? — спросила девочка.

— Куда-куда опустить, фрекен? — переспросил Налле Лапсон.

— В долг, — повторила девочка. — Отпустить в долг, записать на счет участка.

— Надолго — это хорошо! — сказал Налле Лапсон. — Запишите на счетах и отпустите мед надолго!

Глава четырнадцатая. Видишь ли, я забыл очки

В полицейской каске и с саблей в лапе Налле Лапсон отправился на площадь.

Светило солнце, чирикали воробьи, и цветов на большой клумбе оставалось еще приличное количество.

Тут на площадь выбежала пожилая дама в шляпе, украшенной птичьим гнездом.

— Участковый Касклунд, — пронзительно закричала она, — господин участковый, вы ведь уже задержали гадкого медведя, который рвал цветы… и и-и-иииии!

Да, именно так она и закричала — «и-и-иииии!», — когда обнаружила, что обращается не к полицейскому Касклунду, а к полицейскому-медведю. И шарахнулась прочь, да так, что обронила шляпу с гнездом, а семейство Юхансон (воробей, его жена и трое птенцов) недолго думая перебралось в новое жилье.

А Налле Лапсон только рассмеялся про себя и направился дальше в гостиницу.

В холле гостиницы сидел толстый швейцар. Когда Налле Лапсон входил, швейцар как раз зевнул, но, завидев медведя в полицейской каске, до того напугался, что так и застыл с разинутым ртом.

— Здрасте, — сказал Налле Лапсон. — Это ведь с вами мы говорили по тилимилифону?

Швейцар только молчал разинув рот.

— Насчет трубача, который трубубит всякую красивую музыку, — пояснил Налле Лапсон.

Тут швейцарские челюсти захлопнулись со щелчком.

— Да-да, — заверил швейцар, дрожа как осиновый лист (довольно-таки крупный). — Играет он, конечно, страсть как красиво, но, видите ли, он беспокоит наших гостей…

— А их у вас много? — спросил Налле Лапсон.

— Гм, ну, э-э-э, как раз сейчас их не так чтобы много, — ответил швейцар. — Как раз сейчас в некотором смысле их у нас один трубач, так сказать, потом еще я тут живу да фрекен Софи, что на кухне. Но если бы в гостинице были другие гости, то они бы, то есть, обеспокоились, а пока пусть он, если хочет, играет себе хоть сутками напролет…

Трубач как раз спускался по лестнице.

— Как приятно это слышать от господина швейцара, — обрадовался он.

И тут увидел Налле Лапсона.

— Нет, ну надо же, Налле Лапсон! — воскликнул трубач, обрадовавшись еще больше. — Ты теперь, что ли, полицейский?

— Точно так, — сказал Налле Лапсон.

— И это тоже приятно слышать! — сказал трубач. — А у вас в городке весело! Я как раз шел повесить объявление на дверях.

— Что за объявление? — удивился Налле Лапсон.

— Пожалуйста. — Трубач протянул листок: — Вот, погляди!

Налле Лапсон страшно смутился и отвел глаза.

— Видишь ли, я забыл очки, — сказал он. — Такая досада!

— Ну так я сам тебе скажу, что тут написано, — сказал трубач. — В общем, вот что:

ИГРА НА ТРУБЕ

Занятия с опытным трубачом

Расценки: 2 кроны за полчаса,

1 крона за час

Пойду повешу.

— Странное дело, — удивился швейцар. — Час выходит у вас дешевле, чем полчаса.

— Ничего странного, — ответил трубач. — Ведь играть на трубе — это удовольствие!

Глава пятнадцатая. Это Налле Лапсон, я лигурирую транспарантом!

— Раз ты полицейский, то ты ведь и транспорт регулируешь? — поинтересовался трубач у Налле Лапсона.

— Я что-то слышу неважно, — сказал Налле Лапсон. — Чем я лигурирую?

— Ну, в смысле, что ты стоишь на перекрестке и делаешь водителю знак лапой, если считаешь, что машине стоит остановиться.

— Здорово, — обрадовался Налле Лапсон.

— Готов тебе помочь, — сказал трубач. — Пойдем-ка на перекресток Центральной и Новой улиц — там самое оживленное движение во всем городке.

Ну и дивился народ на Налле Лапсона! Но тот по-прежнему сохранял невозмутимый вид и помахивал туда-сюда саблей.

Вдруг прямо перед ним откуда ни возьмись выскочил маленький