Отец хмурил брови, давал последние наставления. Как-никак, а он дважды участвовал в набегах, имел значительный военный опыт. Сначала он было сопротивлялся решению Олега отправиться с Гастингом, советовал подождать годок-другой, подрасти и набраться сил. Но потом, видя упорство сына, махнул рукой. Может, вспомнил свои юношеские годы, мечты о дальних походах, грезы о военных подвигах… Или стал рассуждать деловито и практично: если с Олегом что-то случится и он не вернется, с ним оставался младший сын; не надо было дробить наследство, оно целиком перейдет Олафу, и княжество, хоть и маленькое, по-прежнему останется княжеством, а не превратится в обыкновенное богатое дворянское имение.

Зато у Эфанды не просыхали глаза. Олег даже не подозревал, что она окажется такой чувствительной и ранимой. У этой дерзкой и насмешливой сестренки оказалось нежное, любящее сердце. И сейчас она обхватила его руку и крепко прижала к себе, словно не собиралась отпускать его вовсе, часто промокала глаза сложенным в ладошке платочком.

Раздался трубный голос Гастинга:

— Вознесем просьбу нашу о помощи богу войны Одину!

Все встали на колени, воздели руки к небу и стали взывать:

— Один! Один! Помоги нам, Один! Не оставь нас, Один!

Потом началось прощание, викинги стали направляться на суда. Отец крепко прижал Олега к своей груди, придержал немного, потом оттолкнул, резко повернулся и пошагал прочь от пристани.

Эфанда прижалась к нему, шепча словно в беспамятстве:

— Да хранит тебя Один, мой любимый брат! Да хранит тебя Один!

С Халльгерд они давно помирились. Она, молча, по-пьяному перебирая ноги, приблизилась к нему, голова ее упала ему на грудь. Он погладил ее волосы, поцеловал в губы и зашагал на корабль. Там встал на носу, как положено ярлу, под рукой которого было сорок недавних друзей детства, а теперь викингов, отправлявшихся в загадочную, неизведанную и, судя по всему, опасную даль. Он стал следить, чтобы его подчиненные заняли свои места на скамейках. После этого он приказал отдать швартовы. Корабль медленно стал отходить от берега. Гребцы разобрали весла, по команде начали грести. Только тогда Олег взглянул на пристань. Среди толпы и разглядел Эфанду и Халльгерд, отца не было видно, гордый старик, как видно, ушел домой. Выражение лиц уже было не разглядеть, но он догадывался, что сестра продолжала плакать, а возлюбленная горестно смотрела ему вслед. Гребцы работали дружно, и вот уже толпа слилась в одну пеструю массу. Он перевел взгляд на окружавшие берега, чтобы сбросить с души тяжесть расставания и собраться с мыслями: с этого момента он отвечал за жизнь и существование десятков людей!

Через пару часов корабли вышли в море. Здесь их ждали суда из других фиордов. Громкими криками викинги приветствовали друг друга, потом поставили паруса и направились в необозримые просторы.

Небо было затянуто сплошными облаками. Задувал легкий попутный ветер, по морю шли неторопливые волны. Позади низко над водой стелилась родная земля, глинистые, пустынные, изрезанные большими и малыми заливами. С гортанными криками носились чайки, порой садились на мачту, отдыхали.

Море Олег полюбил с детства, с того самого момента, когда вместе с отцом впервые отправился на рыбную ловлю. На суше он чувствовал себя стесненным, как в клетке: с одной стороны поджимал фиорд, с другой — напирали горы, земля была неровная, в холмах и оврагах, буграх и промоинах, кругом валялись камни и щебень… А здесь — необъятный простор, аж дух захватывало от мощной широты бесконечной водной глади!

Море щедро награждало за нелегкий труд. Рыба ловилась разная. Брошенная на дно судна, она некоторое время трепыхалась, а потом засыпала. Так говорил отец. А ему казалось, что продолжала жить, страдальчески-изумленно смотря на чуждый ей мир множеством глаз-кружочков с золотистым обводом, неподвижными, покорными и укоризненными. Как-никак, а в море у нее своя жизнь. Есть, наверно, и свои сказочники, которые рассказывают маленьким деткам-рыбкам увлекательные сказки. Если это и так, то подвиги в них совершает задиристый и храбрый окунь, воин в колючем кирпично-красном мундире. Борьбу ведет он против разжиревшей и злобной хищницы синюхи, которую окружают жестокие слуги: старуха зубатка — живодерша в тигриной шкуре, и морская крыса, серая, с нахально-выпученными глазами, склочница и любительница всяческих дрязг.

У окуня есть невеста, красавица сайда, которую море наградило всеми своими красками — от темно-зеленой до иссиня-черной. Им помогает волшебник скат, Олегу он казался старичком-лесовичком…

Олег оторвался от воспоминаний. Детство осталось позади и к нему нет возврата!..

На другой день с утра установилась тихая погода. Море — цвета молока. Ровное и гладкое. Пролетит чайка, коснется лапками поверхности, и по воде разбегаются ровные круги… Но викинги не радовались, суда стояли на месте, а надо было быстрее добираться до берегов. Только в полдень подул ветерок, который постепенно усиливался и погнал флотилию на юго-запад. Настроение сразу повысилось, раздались шутки, смех.

Вдруг кто-то крикнул:

— Смотрите, айсберг!

И — точно: прямо по курсу движения — чудесное видение… Словно легкий хрустальный дворец, отливающий кристально-чистой голубизной и зеленью, с белой шапкой снега покоилась на воде ледяная громадина. Вокруг вились стаи птиц, бились об айсберг морские волны, источая изо льда замысловатые колонны и сказочные фигуры, а он плыл и плыл, не спеша по течению, задумчивый и уверенный в своей мощи и скоро растаял в дымке тумана, словно приснился в сказочном сне…

В этот день только и разговоров было — об айсберге. Заплывали они в эти просторы морей крайне редко, не многим мореходам удавалось увидеть айсберг, и его появление все сочли добрым предзнаменованием для начатого предприятия.

Прошли Северное море, пролив Ламанш и вошли в устье реки Сена. Дальше поплыли на веслах, и только ночью. Днями прятались по прибрежным лесам, отсыпались. Перед Парижем Гастинг приказал из деревьев-молодняка навязать штурмовые лестницы, их приспосабливали таким образом, чтобы они не мешали работе весел и в то же время ими можно было быстро воспользоваться при штурме крепости.

Под вечер Олега неожиданно сморил сон. Он уснул, будто провалился в бездонную мягкую пропасть, без сновидений и каких-либо обрывочных мыслей. Вытолкнул его из сна громкий голос, раздавшийся рядом:

— Где этот чертов топор? Ты, что ли, Олаф, его забрал?

— Да вот же он валяется. Сдался он мне, — ответил сердитый голос.

На душе было неспокойно, будто сделал он что-то не то или не сумел выполнить какое-то важное задание. Он немного полежал, вспоминая сегодняшний день. Нет, все в порядке, его отряд изготовился к приступу, он лично за всем проследил, вплоть до вооружения викингов. Видно, сказывается усталость, накопленная во время перехода по морю.

Он поднялся, огляделся. Лучи заходящего солнца с трудом пробивались сквозь кроны деревьев, из глубины леса наступала темнота.