– Я всё могу.

– Ты гляди, – восхитился толстяк, не поверив ни слову, усмехнулся в бороду и сказал: – Ну ладно, поглядим. Ты есть хочешь? Или сыт?

– Не отказался бы поесть.

– Тогда иди в общий зал, я велю подать чего-нибудь. Да садись где-нибудь у стены, не лезь к богатым гостям.

Павел кивнул, подхватил ветровку и пошел к дому.

В общем зале было чисто, занятыми оказались только два стола, да и то по три человека на каждый. Гости вели неторопливый разговор, слышался негромкий гул голосов, изредка прерываемый стуком чашек. Павел прошел в самый дальний угол и сел, устало прислонившись к стене. Только теперь он ощутил усталость.

Неизвестность и невероятность происходящего утомили больше тягот дороги. В голове толкали одна другую множество мыслей. А ответы оставались неизвестны.

Вспомнил о кукле, но решил отложить ее кормление на потом. Сейчас не было ни сил, ни желания.

Толстяк показался почти сразу, по его знаку появилась маленькая хрупкая, как тростиночка, девушка и поставила перед Павлом миску с двумя кусками жареного мяса, сыр и большую горбушку хлеба, рядом с тихим плеском встал толстопузый кувшин. Пиршество для голодного гостя!

Толстяк не спешил уходить, он сел на лавку напротив Соболева и с усмешкой поглядел на него. Есть хотелось зверски, и Павел, не обращая внимания на толстяка, принялся за еду.

Тот молча наблюдал, но если рассчитывал испортить аппетит, то напрасно. Павел никогда не оглядывался на такие мелочи.

Лишь увидев пустые миски, толстяк начал разговор:

– Меня зовут Тихон. Я – хозяин постоялого двора, еще кузнец. А ты, путник, откуда идешь?

– Издалека, – ответил Павел, отводя взгляд.

– Понятно. В город, говоришь, шел? И что тебе в городе понадобилось?

– Работу хотел найти.

– Ага, ага, – протянул Тихон, о чем-то размышляя.

Павлу совершенно не понравился взгляд толстяка. Острый, как копье, протыкал насквозь. Толстяк же не поверил ни слову! И Павел это понял.

– Ну, вот что, – сказал Тихон. – Есть для тебя одно дело. От тебя и потребуется-то немного.

Он помолчал, изучая лицо Соболева, скрестились взгляды карих Тихона и синих Павла глаз, стали ломать друг друга. Первым сдался Павел.

– Сейчас мой сын отведет тебя в подвал, – сказал Тихон, за его спиной неслышно появился щуплый, сутулый мальчишка и поглядел на гостя неожиданно злым взглядом, Павел заерзал, словно на углях. – Там он всё объяснит тебе. А что будет неясно, потом узнаешь.

Павел прихватил горбушку хлеба и сунул в карман. Шел за мальчишкой, а сам оглядывался. Что-то неправильное было в происходящем, может от того, что он вообще мало понимает мир, где оказался. Что тут скажешь? Остается идти, куда посылают, и смотреть в оба. Авось что-нибудь прояснится.

Павел вслед за мальчишкой спустился по деревянной лестнице, пятно от его фонаря выхватило узкий проход с двумя дверями. Мальчишка подошел ко второй, загремели ключи, отпирающие замок. Пронзительно скрипнул засов, и крепкая деревянная дверь открылась.

– Проходи, – сказал мальчишка, но вошел первым.

Он зажег два факела на стенах и вернулся к двери.

– И что? – растерянно спросил Соболев.

– Хе… Посиди пока здесь.

И захлопнул дверь, со скрежетом заперев замок. Павел кинулся к двери, ударился всем телом и отлетел назад, проехавшись по земляному полу.

– Что за?!.

Его неожиданная камера оказалась маленькой, пустой и душной. Никакой вентиляции тут не было, и воздух казался тяжелым и вязким.

– М-да, – протянул Соболев и высказался о ситуации и гостеприимном хозяине. Кажется, полегчало. В кармане неожиданно что-то завозилось, Павел испуганно подскочил и, чуть не вырвав карман, достал куклу. Та безвольно болталась в руке, глядя на него нарисованными глазками.

«Ладно, – подумал Соболев, – в таком положении и в куклы начнешь играть, лишь бы понять, куда вляпался».

Он уселся около стены и положил куклу перед собой, достал хлеб.

Вот чего он не ожидал, так это улыбки на лице игрушки. Словно маленькая копия человека, она неторопливо уселась на полу, подгребла поближе хлеб и игриво подмигнула обалдевшему парню. Нарисованное личико ожило, вмиг став вполне человеческим, словно проступило сквозь кукольную маску.

– Конечно, я не очень люблю хлеб, – недовольно заметила кукла детским голосом, – но для знакомства сойдет. Лучше приноси конфеты или еще какие сладости.

– Учту, – кивнул парень.

Он не увидел, как кукла ела, хлеб просто исчез.

– Меня зовут Лиза, – спокойно сказала кукла и поспешно добавила: – Да знаю, я кто ты! Спрашивай уж, вижу, что не терпится.

Павел растерялся. Вопросов было столько, что он не знал, с какого начать.

Хотя вопросы возникают только, если что-то знаешь, но остается какая-то неясность. А если не понимаешь вообще ничего, остается только разводить руками.

Но кукла ждала, и он начал:

– Что происходит?! Где я? Как попал сюда?

– Хм… Боюсь, что на все вопросы не смогу ответить. Хлеба недостаточно для таких вопросов, – недовольно ответила кукла.

– То есть как?!

– По угощению и ответ. Тебе лучше не ждать здесь хозяина, за тобой уже едут.

– Кто? Что им нужно?

Кукла недовольно поджала губки.

– Да где я тебе конфеты возьму?!. – возмутился Павел, но тут же сбавил тон: – Ладно, ладно. Что мне делать?

– Я могу позвать полевиков, они выведут. Но пообещай отдать им первую кровь, – поглядела на Павла и уточнила: – Отдай первого, кого убьешь.

– Само собой, – кивнул он, слегка смутившись. Как-то не приходилось раньше убивать.

Кукла снова шаловливо подмигнула ему и вдруг опала мягкой пустышкой. Павел тупо глядел на игрушку, соображая: на самом деле он только что разговаривал с ней, или это бред от недостатка воздуха.

Впрочем, бред продолжался. Мягкая земляная стена осыпалась, заполнив почти всю камеру, появился узкий темный проход.

Павел, торопливо запихнув куклу в карман, поспешил в проход. Увязая и оскальзываясь на рыхлой земле, он почти бегом шел по проходу. Свет постоянно сопровождал его, сочился, словно влага, откуда-то сверху. Павел оглянулся лишь однажды, но за спиной, чуть не наступая на пятки, появлялась стена, и он шел дальше.

И когда оказался на поверхности, вдохнул свежий воздух, наконец, огляделся. Он оказался совсем недалеко от постоялого двора. Покуда хватало глаз, расстилалось поле, засеянное кукурузой. Высокая ботва лениво раскачивалась от ветра, созревшие початки кукурузы манили сорвать.