— Нет, — со вздохом призналась нянька, — но все показали на нее, а сама она не отпиралась и чуть ли не вприпрыжку отправилась со мной в карцер! У меня создалось ощущение, что ей там даже нравится!

— Глупости, кетана, кому может понравиться сидеть в бетонной коробке?! — возмутилась Мидлена.

В ответ Натали молча пожала плечами, выказывая свое сомнение.

— Она вчера отказалась от ужина, сегодня от завтрака и обеда и заявила, что будет есть только, если ей дадут почитать учебник по «Истории Миартании от начала времен».

— Странная она у нас, — удивилась Мидлена. — И что же? Вы дали ей то, что она требует?

— А как вы думаете, кета? Конечно, дали, бедняжка и так худая: скоро ветром сносить будет. А тут еще голодовку объявила! Да я б и с ложки взялась ее кормить, если бы она и от ужина сегодня отказалась!

— Да-а, надо мне побеседовать с ней, — не хотя пробормотала директриса. — А «пострадавшая» сторона?

— Лика и Анежка: у первой губа разбита, у второй синяк под глазом. Честно говоря, Камила выглядит хуже, — все так же подчеркивая голосом свое недовольство, высказала Натали.

— Ох уж эта Лика, несносная девчонка, зря Камила ссорится с подружкой Макса: они ее не оставят в покое, — расстроенно проговорила женщина.

— В любом случае, кета, сейчас уже поздно, девочка, наверняка, спит, — устало подметила нянька, которая тяжело переносила отъезды хозяйки, так как в ее возрасте справиться с детьми было практически невозможно.

— Ты права, доброй ночи, кетана Натали!

— И вам, кета, — няня склонила голову в знак уважения и ушла.

* * *

Камила не спала. Она в очередной раз прокручивала в уме события прошедшего дня. Боль в груди уже ослабла, да и голова почти не кружилась, лишь изредка напоминая о драке резкими острыми уколами в висок.

Когда же они оставят ее в покое? Почему нельзя просто забыть о ее существовании. Она ненавидела их. Все они издевались над ней и с каждым разом придумывали все более изощренные способы задеть, обидеть, унизить, сломать. А те, кто все же не лез к ней, боялись даже заговорить с Камилой, опасаясь тем самым навлечь на себя немилость Макса, Лики или кого-нибудь еще из их шайки. Но она все равно не хотела сдаваться, поэтому так часто дралась и, как следствие, попадала в карцер.

Карцер представлял собой крошечную комнатушку с бетонным полом, стенами и потолком, старая деревянная лавка была единственным предметом мебели, а еще было крохотное окно с решетками под самым потолком, откуда днем падал тонкий луч света, позволяющий читать книги, а ночью луна заглядывала через толстые прутья и заполняла комнату мягким, едва уловимым холодным светом.

Сюда не закрывали надолго. Карцер вообще считался самой жестокой мерой наказания. Но Камилу ничего здесь не пугало, как раз наоборот: здесь она могла отдохнуть ото всех, погрузиться в свои мысли, почитать то, что считала необходимым. И если раньше ее запирали не более чем на день, позволяя спать в своей постели, то в последнее время она могла проводить в заточении два-три дня.

Когда ворох повседневных мыслей постепенно начал утягивать в сон, в замочной скважине что-то щелкнуло.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ «Поздновато Ната решила меня отпустить — с чего бы это?» — подумала Камила.

Дверь распахнулась, и на пороге возник знакомый силуэт столь ненавистного ей человека. Свет лампы, которую он подвесил на крюк в стене сразу заполнил комнату, заставил зажмуриться.

— О, Макс? — наигранно бодро поприветствовала его девушка. — Где ключ взял, не расскажешь? — Камила с притворным энтузиазмом посмотрела на гостя. — Привет от своей ненаглядной решил передать? — на последнем слове ее бравада была сорвана очередной головной болью в висках. Камила чуть сморщилась, пытаясь перетерпеть боль. Она старалась не показывать своего страха, хотя Макс и так все знал, чувствовал ее страх, дышал им.

— Паршиво выглядишь! — заметил парень

— Ты сюда приперся, чтобы мне об этом напомнить? Так я и не забывала! — огрызнулась девушка.

— Не за этим… — отозвался Макс.

Камила была удивлена его тихим и чуть напряженным голосом.

— Меня сюда часто закрывали, и я решил, что проще спереть ключ и сделать себе дубликат! Так что я здесь обычно не ночую! — он лукаво улыбнулся ей.

— Так ты похвастаться пришел? Ждешь восхищенных вздохов и комплиментов…от меня? А Лика не смогла по достоинству оценить твои таланты? — насмехалась Камила. Лучшая защита — нападение: с этим девизом она шла по жизни последние четыре года, а когда дело касалось Макса, приходилось всегда быть начеку.

— Заткнись, — угрожающе прорычал парень. — Я хотел помочь тебе, — он изучающее уставился на девушку, словно пытался подчинить, поработить ее волю одним лишь взглядом.

— Помочь? Ты? Странные у тебя шутки в последнее время! — девушка не скрывала сарказма.

— Лисенок…вдруг ласково прошептал он.

А в комнате наедине с ним девушке стало совсем тесно и неуютно. Макс с шумом выдохнул и сделал шаг навстречу.

— Стой! — она выставила перед собой ладони. — Какой я тебе лисенок? А? Ты с кем-то меня перепутал, приятель, потому как я — «рыжая тварь», а временами и «рыжая мразь»! — Камила вложила в эти слова как можно больше горечи и злой иронии, — это Макс дал ей эти обидные прозвища, и мало кто в приюте вообще когда-либо обращался к ней по имени.

Парень замер на месте. На мгновение закрыл глаза, очевидно, пытаясь успокоиться и взять себя в руки.

— О Темные правители! — наигранно взмолился Макс. — Малышка, ты зацепила меня еще четыре года назад, когда я впервые тебя увидел — маленькую, хрупкую куколку! Но-о! Ты же с первых слов уперлась и начала эту войну, ты все время нарываешься! Раньше я пытался сдерживаться, сваливать все на твою поврежденную психику и все такое: ясно ведь было, что ты напугана и никому не доверяешь. Но, мать твою, прошло ЧЕТЫРЕ года, — он сделал акцент на цифре. — А ты никак не успокоишься! — парень почти перешел на крик, и каждое его слово теперь градом упреков сыпалось на голову девушки.

— Ма-а-акс, — осторожно позвала Камила. — Я тронута твоим признанием, но я не могу ответить тебе взаимностью, я просто хочу, чтобы меня оставили в покое, не замечали, не трогали — понимаешь? — она старалась говорить спокойно и унять дрожь в теле, потому что его слова пугали ее.