— К Наташке, что ли, Сизовой?

— К ней. Собрал вчера все вещи свои, покидал в «Жигули» и уехал.

Полина вовремя успела отодвинуть тарелку с недоеденным борщом — сестра уронила голову на руки и заплакала навзрыд.

— Ты чё, теть Люб? — Тимоха вырос на пороге.

— Потом, Тим, потом… — Полина выпроводила сына, дверь на кухню прикрыла. — Он еще вернется, Люб! — горячо воскликнула, на что сестра только отрицательно качнула головой. — Вот увидишь!

От Полины ждали помощи, каких-то особенных слов, способных облегчить душу. И Полина поняла, что сейчас начнет произносить банальности, поскольку говорить то, что она на самом деле думает, нельзя. А думала она как врач, что у Семена климакс начинается и он заметался, забесился, ухватился за молодую, питается ее молодостью. Только все это иллюзии. По-лине жалко было Семена больше, чем Любаву. Она знала Наташку. Она видела, куда он вляпался. Любава сильная, она выстоит. А вот Семен сломается, потому что Любава у них прощать не умеет. Жесткая она. А в том, что Семен вернется, Полина не сомневалась. Только вот будет ли куда вернуться?

— Люба! Ты у нас такая… Красивая! Стройная! Активная! Ты у нас…

Полина решительно искала слова и старалась говорить с таким же напором, с каким умела говорить сама Любава. Но в этот раз слова плохо находились и напора не получалось. Полина вообще была другая. Люба у них в маму, покойницу, а они с младшей сестрой Светой — в папу. Без напора. Так себе, тихие. Плывут по течению.

— Он скоро пожалеет! Да эту Сизову, ее все знают, какая она! Она с кем только не спала! Да она всего-то и умеет, что чужие деньги считать! Кто ее только в магазин поставил?

— Я. Я же и поставила, — призналась Любава. Полина поняла, что не то сморозила. Сестра шмыгнула носом и продолжила: — Пришла ко мне, стала плакаться: мол, муж бросил, не помогает, ребенка не на что кормить-одевать. Я и взяла. А Семен продукты в магазин привозил, каждый день сама его к ней отправляла! — Любава жалкими глазами смотрела на сестру. — Сама, своими руками свела, получается…

— Ничего не свела, глупостей не говори. Мало, что ли, случаев? А как же теперь бизнес?

Полина хотела перевести мысли сестры в другое русло. Сестре нужно занять себя делом, а не поддаваться эмоциям.

Любава уставилась на нее, словно мысль о бизнесе еще не успела прийти ей в голову. Минуты две они молча смотрели друг на друга. Потом Люба совсем уж беспомощно ответила:

— Не знаю…

Полина, как никто другой, понимала, что поступок Семена — удар ниже пояса. Наверняка он сам до конца не осознал, что делает. Мало — остаться женщине стареть одной, с букетом болячек, на пороге климакса… А если вы были не только муж и жена, но и партнеры? Везли вместе воз в одной упряжке? Собирали свое дело по крупицам, как муравьи? Да еще здесь, в сельской местности, где само слово «бизнес» режет слух, потому что нет его, бизнеса, тут и быть не может! Оно звучит здесь как насмешка над ватниками, валенками и санями, которые вновь пришли на смену «Жигулям».

И все же Любовь с Семеном сумели-таки встать на ноги, не уехали в город, как другие, а обосновались в райцентре и придумали пекарню. И свои точки открыли по селам, и даже магазин. А теперь?

— Мы не говорили об этом…

— Ты должна подготовиться, — закончила за нее Полина. — Семен может полно глупостей наделать, он как слепой сейчас. А ты не можешь делать глупости. Тебе Танюшку поднимать надо.

Любава кивала на разумные доводы сестры. Разговор был прерван телефонным звонком. Полина сначала молча слушала, а потом нахмурилась:

— Я приду, Павел, как и обещала. Только уж и ты свое обещание не забудь. — Она выслушала то, что ответили в трубку, и добавила: — Я сама поговорю с Ирмой, договорились?

— Все ходишь на вызовы, как и раньше? — догадалась Любава.

— Хожу. Куда же деваться?

— Деньги хоть берешь за это или совсем бесплатно?

В голосе Любавы слышалась ирония. Слишком хорошо сестры знали друг друга.

— Какие деньги, сестра, о чем ты говоришь? Ты посмотри, до чего село дошло! Раньше в каждом втором дворе машина, а теперь? Работать негде, коровы на ферме некормленые, смотреть страшно. Нищета кругом, полный развал. А ты — деньги…

— Но тебе-то жить как-то надо? Или ты такая богатая? Ты что, обязана бесплатно работать? Нет, не понимаю я тебя, Полина. Так тоже нельзя! Не верю я, что у людей денег нет. Зайди в любой дом, у всех полон сарай скотины! Молоко продают, масло, сметану. На самогон все находят! А на твоей доброте ездят, знают, что ты клятву Гиппократа не нарушишь…

Любава распалялась, и Полина была рада, что удалось сбить ее пассивный настрой. Пусть лучше сестра нападает на нее, продолжает их старый, вечный спор. Пусть только не погружается в унылое бездейственное состояние, которое способно сломить кого угодно.

— Что же мне делать прикажешь? Отказать матери, если у нее ребенок с температурой? Сказать: езжай, мол, в районную поликлинику, высиди там очередь, с больным-то, и потом…

— Ну ладно, матери с ребенком ты отказать не можешь, потому что сама мать. Я это понимаю. Но мужикам здоровым? Бабкам, которым болезни мерещатся? Ты ведь, Полина, никому не отказываешь, я тебя знаю.

— Ну как же я откажу им, если я среди них выросла?

— Ну так деньги бери за свои услуги! Сейчас любой труд должен оплачиваться, это ведь так просто! Тебе Тимоху учить, знаешь, сколько сейчас образование стоит?

— Знаю. Но деньги со своих брать не могу. Стыдно.

— А почему мне не стыдно?! Мне, выходит, тоже нужно бесплатно весь район хлебом кормить?

— Это другое.

— Ну как — другое? Я деньги делаю, живу лучше других, и мне не стыдно. Дочку вот в Москве учу, а чего стыдиться? Жизнь такая. А ты у нас словно из другого мира. И ведь Светку под себя воспитала! Ну что за профессия — художница?

Любава ожила, ругая сестру. Полина соглашалась. В чем-то она, конечно, права. Младшей сестре, Светке, Полина как-то незаметно, нечаянно, привила свое мировоззрение. Та теперь мыкалась в городе без постоянной работы, без мужа.

— Кто на этот раз? — допытывалась Любава, кивая на телефон.

— Гуськовы. Игорь подрался, ножевое.

— Вот бандиты! Своих мало, эти беженцы понаехали. Устроились лучше местных, да еще воду мутят.

— Какие они беженцы? Уж лет восемь как в Завидове живут. Свои уже.

— Ничего себе свои! Оградили свой «термитник» двухметровым забором. Овчарок насажали в каждом углу. Свои…

После разговора с сестрой, подходя к дому Гуськовых, Полина вспомнила ее слова. Надо же, как точно та обозвала дом Гуськовых — «термитник»! Эта семья приехала к ним в Завидово из Казахстана. Держались они скопом, общались с соседями мало. Никто из детей не отделялся. Обжив небольшой крепкий дом, стали пристраиваться — кто влево, кто вправо. А вот Павел догадался — влез наверх, выстроил второй этаж. Теперь, говорят, когда семья собирается к ужину, все выползают из своих клеток, а Павел спускается сверху, как король.