Сразу скажу, что ощущение это было ложным. Не только никто из коллег или руководителей не отмечал снижения моей работоспособности, но и все объективные показатели производительности – вроде количества и качества отчетов или деловых встреч – возросли чуть ли не вдвое по сравнению с доковидным временем.

То есть, если бы я подвергла свои «карьерные страхи» простому формальному анализу, я могла бы убедиться в их ничтожности и необоснованности. Но, по всей видимости, я уже начинала чувствовать скрытую вину за свое профессиональное выгорание и невольно стремилась вытеснить это чувство бесконечным повышением собственной рабочей нагрузки, благо пространство для этого найдется всегда – было бы желание! Все еще больная, я выкладывалась на 120% и демонстрировала 120%-ную вовлеченность в рабочий процесс (да здравствует многозадачность!).

Так сформировался мой типичный день, который состоял из работы, физической нагрузки, вполне умеренной в обычных обстоятельствах, но непосильной для меня больной, постоянной изоляции и одиноких прогулок, лишь время от времени перемежающихся с редкими свиданиями с родными, которые по мере снятия ограничений возвращались к своим обычным делам и заботам.

По иронии судьбы именно в те дни мне позвонили хедхантеры и предложили весьма интересную и вполне высокооплачиваемую позицию в уважаемом международном банке. Это был реальный шанс сменить вектор и род занятий, как минимум не проиграв в вознаграждении. И что же? Обычно легкая на подъем и активно идущая на контакт, в тот момент я вообразила, что в таком болезненном состоянии, в котором я тогда находилась, я не смогу достаточно эффективно и деятельно включиться в процесс на новом месте работы. И я отказалась не только собственно от перехода, но и – что совсем на меня не похоже! – даже от серии первоначальных интервью.

Да, я убеждала себя, что занимаю очень статусную, в своем роде уникальную позицию в элитарной, также международной, компании. Да, тысячи финансистов могли только позавидовать моему положению, которое досталось мне ценой многолетней интенсивной учебы и работы и поступательного движения вверх по карьерной лестнице.

Все это была правда. Но за этими позитивными факторами скрывался один тревожный, касающийся конкретно меня на этом месте работы. Один единственный фактор, но настолько серьезный, что его без сомнения стоило взять в расчет. Я имею в виду свое профессиональное выгорание, которое наступает, когда ты добрую дюжину лет занимаешься практически одним и тем же в одной и той же компании. Даже если ты достиг высочайшего уровня компетенции и признания в профессиональном сообществе!

Урок

Мне надо было раньше распознать и осознать факт своего профессионального выгорания и активно включиться в процесс смены вида или формы деятельности (или и того, и другого). Вместо этого я предпочла почивать на лаврах своих достижений, не замечая, что эти достижения уже не компенсируют мне отсутствия новизны, не питают мою душу, а только дают чувство статусности и материальной стабильности. Тоска по новому копилась, по всей видимости, на протяжении нескольких лет и обострилась в период пандемийных ограничений, которые еще больше обеднили мое существование. Исчерпание интереса к работе, в свою очередь, вызывало чувство вины, а та парадоксальным образом провоцировала добровольное увеличение рабочей нагрузки. Все это усугублялось, в части физиологии, перенесенной болезнью и моим безжалостным отношением к собственному телу, а в части психики – обстановкой общественной истерии и ограничениями на свободу действий и передвижения.

Поскольку мое отрицание подвигало меня ко все большему давлению на собственные тело и психику, то те в конечном итоге ответили агрессией…

Глава 3. Агрессия

К августу 2020-го года первая волна коронавируса в Москве заметно пошла на спад, горожане вздохнули свободнее и вышли из своих домов-узилищ на улицы. Я тоже ходила гулять и загорать в парк и всеми силами, через боль, пыталась жить обычной жизнью на фоне фантасмагории, развернувшейся в столице тем летом: счастливые москвичи в масках с пивом и кофе «навынос», ухоженные парки, отсутствие туристов, воющие «скорые», мчащие по свободным от машин дорогам.

Вспоминаю комичную ситуацию, произошедшую в одну из суббот в самом начале появившейся у меня свободы. Я загорала и читала в парке на коврике, когда зазвонил мобильный и незнакомый женский голос сообщил мне, что, дескать, медсестра явилась ко мне домой взять по графику (им одним известному – прим. автора) кровь на антитела, а дома никого. Я попросила её подождать у подъезда и бегом пустилась в сторону дома. Заметив еще издалека юную медсестру, по-видимому, студентку мединститута, фланирующую неподалеку от моего подъезда, я окликнула ее: «Здравствуйте, это я! Простите, что заставила вас ждать! Давайте поднимемся ко мне». И ошеломленному охраннику в подьезде явилась странная картина: к лифту проследовали медсестра, полностью запакованная в средства индивидуальной защиты, и ее пациентка без маски, в шортах, майке, солнечных очках на лбу и с пляжной сумкой через плечо.

Но как бы то ни было, ни выздоровление после коронавируса, ни ослабление ограничений не могли сделать меня по-настоящему спокойной и счастливой, потому что по-прежнему каждый день, без отсрочек и выходных, я испытывала сильнейшие головные боли. Между прочим, к тому времени я уже разбиралась, кто такие пульмонологи, а вскоре мне предстояло узнать и кто такие неврологи.

В частности, прибегнув к услугам телемедицины, я позвонила одной женщине-неврологу, о которой в сети было много положительных отзывов, с тем чтобы проконсультироваться с ней относительно моих головных болей. И она была первой, кто указал на возможную связь этого симптома с проблемами в шее, а именно – остеохондрозом.

Это предположение было своего рода открытием для меня, поскольку впервые врач перестал увязывать мои головные боли с коронавирусом. Новая гипотеза выглядела вполне правдоподобно, ибо, в дополнение к давно уже «заработанному» сколеозу, я действительно все месяцы локдауна по многу часов проводила за ноутбуком в домашних условиях, далеких от идеала эргономики. Я работала то на кухне, то в спальне, сидела, как придется, сгорбившись и втянув голову в плечи, на обычном домашнем стуле за обычным столом и на тот момент не пользовалась ни большой клавиатурой, ни большим экраном. Во время того памятного разговора с неврологом я вдруг впервые явственно, на физиологическом уровне почувствовала, как напряжена и болит у меня шея.

На следующий день я должна была ехать в поликлинику на консультацию с врачом лечебной физкультуры, но между перегонами метро меня внезапно накрыла первая в моей жизни паническая атака. Шею сковала невыносимая боль, сердце словно бы остановилось, мне стало трудно дышать. Я не понимала, что со мной происходит и как мне вернуться