подумал я, переворачивая страницу.

— Сколько тебе заплатили? — поинтересовался следователь.

— За что мне должны были платить?

— За убийство твоего шефа.

— Мне не платили. Это была личная инициатива.

— Месть?

— Что-то вроде того.

— За что?

— Он подставил меня.

— В самом деле?

Так и было. Как раз тогда мне искалечили руку.

— Я думал, это было вчера.

— Вчера просто добавили.

— И ты решил отомстить?

— Да.

— Понятно. Хочешь кофе?

— Упаси Боже!

— Как хочешь.

Он вышел за дверь. Наверное, за своим кофейником.

Я перевернул страницу газеты в поисках другой информации.

И я нашел ее. Восемнадцать человек среди ночи оставлены на проселочной дороге в лесу, в трех километрах от шоссе. Никто из них не пострадал. Следствие по этому делу находится в тупике, так как совершенно непонятна причина их похищения.

Причина! Причина — это я.

Почему-то мне не стало легче после этой информации. Но, по крайней мере, теперь на моей совести не было жизни других людей. Людей, мне неизвестных, тихо меня ненавидящих. Или громко.

Дверь открылась.

— Добрый день, мой мальчик, — произнес хорошо знакомый голос, — я пришел за тобой.

Я поднял голову. Передо мной стоял господин Шенки. В его светлых глазах светилась ирония.

— Все закончилось, — проговорил шеф, — ты выиграл.

— Какой ценой?

— Ни одна из душ не отправилась на небеса. Тебе этого мало?

Я указал на газету.

— Это правда? Отпустили всех?

— Всех до одного.

Шенки подошел к столу.

— Тебя отпустят, — сказал он, — но взамен ты должен назвать имя. Таков уговор.

— Зачем это нужно?

— Удовлетвори любопытство человека. Он этого более чем заслуживает. Никаких магнитофонных записей. Никаких свидетельских показаний. Мы просто беседуем. Ведь так?

— Да, — следователь с сожалением вынул из магнитофона кассету и бросил ее в ящик стола.

— Оскар Иващеев, — я пожал плечами, потом добавил, — он любит, чтобы его называли господином.

— Он страдает манией величия, — кивнул Шенки, — вы не сможете никаким образом притянуть его к этой истории с автобусом. Никто не видел его. Свидетелей нет.

— За исключением этого, — следователь указал на меня.

— Я же сказал, никаких свидетельских показаний. Вы возьмете только непосредственных исполнителей. Если они заговорят — дело другое. Но Джей будет молчать.

Следователь достал пачку сигарет, вытащил из нее одну. Остальные бросил на стол. Я попытался одной рукой вытащить сигарету для себя, но не вышло. Ни слова не говоря этот, в белой рубашке, распотрошил пачку, и, прикурив еще одну, протянул мне. Я благодарно кивнул и глубоко затянулся.

— Почему вы не хотите отдать Иващеева мне? — спросил следователь.

— Я сам с ним поговорю, — отозвался Шенки, — и ему это не понравится.

— Но…

— Ничего противозаконного.

— Дело ваше.

— Джей?

— Да?

— Не хочешь сделать заявление о нанесении тебе телесных повреждений?

— Не хочу.

— Разве тебя не били? — Шенки указал на мои разбитые губы.

— Били. Для очистки совести.

— Чьей?

— Моей. Всегда легче подчиниться, когда на тебя оказывают физическое давление. Хотя бы чисто символическое.

— Это в довесок к заложникам?

— Что-то вроде этого.

— И какие были условия?

— Мне дали револьвер с тремя пулями и восемь часов времени. Я едва успел.

— Первая попытка провалилась.

— Оскар знал, что в «Белой розе» был разыгран спектакль. У него запись телефонного разговора, где мы обсуждали это.

— Откуда у него запись?

— Понятия не имею.

— Что потом?

— У меня оставался один патрон и час времени.

Я смял окурок в пепельнице. Вздохнул.

— Тогда я очень устал. Болела голова. Даже больше, чем сейчас. Я ничего не смог придумать. Поэтому просто решил повторить спектакль по тому же сценарию. И поднять вокруг этого как можно больше шума. Позвонил знакомому журналисту.

Шенки взглянул на газету, усмехнулся.

— Придется парню теперь писать, что я был убит не до конца.

— Вот и вся история. Мне она не очень понравилась. Особенно финал.

— С тобой хорошо обращались, — с упреком заметил следователь.

— Просто не люблю, когда меня запирают. Разве я не говорил, что временами со мной случаются приступы клаустрофобии?

— Ты забыл поставить нас в известность. Но на будущее учтем.

— Теперь я могу его забрать? — спросил шеф.

— Сделайте одолжение.

Там, за стенами, светило солнце. Розовое вечернее солнце. Мягкие дымчатые тени скользили по тротуарам.

Я вдохнул прохладный воздух, но не почувствовал никакого трепета. Видимо, я еще не успел должным образом возненавидеть тюрьму, чтобы в полной мере насладиться свободой.

— Джей…

— Да, сэр?

— Ты сказал там, что считаешь меня виновным в том, что тебе искалечили руку. Это правда?

— Да, сэр. Это правда. Я так считаю.

— Это хорошо. Значит, еще можешь огрызаться.

Господин Шенки направился от серых стен к неподвижно застывшей черной машине. Я двинулся следом за ним.

— Можешь отдохнуть месяц, — проговорил шеф, — потом я найду для тебя работу.

— Какую? — осторожно спросил я. — Где-нибудь в архиве с бумажками?

— Что ты имеешь против архивов?

— Слишком пыльно и душно.

— Проветришь.

— Там подвал!

— Там есть вентиляция.

— Сэр!

— В чем дело?

— Я хочу работать как прежде.

— Как же твоя рука?

— Через месяц я и не вспомню об этой чертовой повязке.

— Ты с ней неплохо смотришься. Не торопись.

Желтый кленовый лист, медленно кружась, упал к нашим ногам. Шенки поддел его носком ботинка.

— Хорошо, — наконец сказал он, — если за время отпуска не передумаешь, все будет как прежде.

— Вряд ли я передумаю.

— В таком случае жду через месяц. Сегодня тридцать первое августа. Значит первого октября, в девять утра в моем кабинете.

— Да, шеф!

Шенки мягко улыбнулся, сел в машину и захлопнул дверь. Заурчал мотор, и машина плавно тронулась с места, оставив после себя маленький вихрь из опавших листьев.

Тридцать первое августа. Последний день лета. Впереди нас ждет осень.

Светлая осень.

Золотая осень.

Я поправил перевязь, на которой висела рука, и не спеша отправился искать ближайшую станцию метро.

Март. Сказка

Март знал, что дождь будет. С обеда ветер был насыщен влагой. Ближе к вечеру на горизонте начали громоздиться тучи, утопив солнце в багровом и темно-синем.

Уже тогда нужно было искать приют на ночь. И он подумал, что успеет до дождя добраться до придорожного трактира с забавным названием «Мерлин смотрит на тебя». Да и пусть смотрит, лишь бы крыша над головой была.

Первые крупные капли начали падать с небес, когда он был близко. В сполохах молний можно было различить крышу и забор. Март пришпорил Ветерка, но все равно не успел. Когда до спасительного крова оставалось буквально несколько шагов, дождь хлынул стеной, мгновенно до костей промочив и всадника и