– Это довольно неприятная для женского уха история… – Туранов степенно зашагал вдоль парадной стены. – Начать нужно издалека. Мои родители – учителя, цивилизованные люди. Я бы даже сказал, интеллектуальная элита этого города… Следовательно, я получил великолепнейшее образование. На пианино играл… весьма сносно. Вот, смотрите! – и Туранов простер ладонь в направлении ближайшего угла.

Там стоял белоснежный салонный рояль. Над ним завис шкафчик с двумя полками – обе усеяны наградами за блестящую игру. Среди грамот и дипломов лучились два позолоченных кубка, три медали с триколорными лентами – все за первое место – и изысканная рамка с фотографией стройного юного пианиста с немного загнанным и пугливым взглядом.

Туранов на мгновение замер: залюбовался собственным отражением на крышке рояля. В свои сорок пять он придерживался нездорового образа жизни – но внешне сохранился почти как Дориан Грей. Загорелый, словно только что с юга: Туранов еженедельно посещал солярий и СПА-салоны. Морщин мало, а кожа лоснится от увлажняющих кремов и масок. Высокий лоб, небольшой нос, щуплые брови. Темные, от бальзама сияющие волосы с щепоткой седины аккуратно зачесаны назад. Туранов с молодости красавец – его жена говорила, что он копия Алена Делона: схожая конструкция тела, серые глаза, даже рост практически тот же. Правда, от обильного питания он раздобрел – поэтому лицо стало широким и полным; вычерчивался второй подбородок.

Смотрел Туранов твердо, со слабым прищуром – но не тепло и не зло, а с искоркой самолюбования. У него приятная, хоть и безмерно самонадеянная улыбка. Вообще, Туранов был нарцисс – и поразившая Немесова наглость и манерность проистекали отсюда.

Он следил за собой – всегда превосходно одет, причесан, побрит. На ступнях мерцали дорогие итальянские туфли; сшитый на заказ черный костюм – тоже с Апеннин; алый платочек в нагрудном кармашке – как самодовольно высунутый язык. Туранов любил золото и тяжесть, поэтому перстень с рубином у него с грецкий орех, а швейцарские часы – с пятидесятикилограммовую гирю. Обручальное кольцо слилось с пальцем. Верхнюю пуговицу черной рубашки он не застегивал – но сейчас пришлось, из-за гадины-галстука.

Собственный облик придал Туранову уверенности. Он подмигнул себе – уложит этого москвича как нечего делать.

Туранов вальяжным движением кисти указал на награды. У него сформировался новый план действий.

– Не хочу хвалиться, Петр Степанович, но факт есть факт: сцена принадлежала мне. Наставники звали меня сибирским самородком… Говорили, что я как Ломоносов – гений, но в музыке. Мне прочили славу в столицах и дальше – в Италии. Но не сложилось… Виктория, прошу вас, не пугайтесь.

Туранов снял пиджак и осторожно – до локтя – закатал правый рукав. Дальше было нельзя: по плечу шли татуировки, а он не хотел ими светить и отвечать на неприятные вопросы.

На свет предстало его покрытое многочисленными шрамами предплечье. Руку Туранова, будто мокрую тряпку, перекрутили с десяток раз. Выжали влагу – а потом развернули и кое-как собрали.

Зрелище глубоко задело Викторию: физические недостатки и травмы всегда были в числе ее наихудших кошмаров. Возможно, именно поэтому вид калек ее будоражил. Последнее время она часто гуглила их в тайне от мужа…

Виктория побледнела, ее перекрещенная поза порушилась. Она уселась прямо, как школьница, учащенно задышала. А вот Немесов даже бровью не повел. Такие моменты его, наоборот, раздражали – но дипломатическая выучка все скрывала.

Немесов вообще не любил сентиментальности, экзальтации и других сильных чувств. Он не мог их разделить – он был человек нечувствительный, с неразвитой эмпатией. Это помогало ему сохранять холодную голову в самых непростых ситуациях – и оценивать все разумом, а не сердцем.

Пришлось кстати на службе в дипломатии, когда он работал в российском посольстве Вьетнама и навидался там всякого. (Азия одарила его обсессивно-компульсивным расстройством, неприязнью к азиатам и тщательно скрываемым от Виктории фетишем.) Потом пригодилось в России – в качестве ниточки ведущей к КУНу, – в оценке рисков и балансировке. Ведь удовлетворяя просьбу одного клиента – он, вероятнее всего, вредил другому… Таким образом сложно не заполучить персональных врагов.

Немесову многое нравилось и не нравилось – но не настолько, чтобы ненавидеть или восхищаться. Наиболее близкое к восторгу чувство он испытал лишь однажды – когда увидел на подиуме «Мисс Вены» свою будущую жену, двадцатилетнюю Викторию Харц.

Завораживающая походка, грациозная осанка; Виктория и без своих магических глаз выдающаяся красавица, но с ними – от нее вообще взгляд не оторвать. Живи она в Средневековье – ее бы определенно сожгли на костре. Вдобавок она оказалась не безнадежно глупа, с хорошими манерами и умением своевременно замолчать – это единственный раз в жизни, когда Немесов закусил удила.

Он целый год наравне с другими почитателями всячески добивался Виктории. Победе над конкурентами очень помогла сулящая золотые горы дружба с КУНом – тот как раз в те времена пробился в Кремль. В итоге Немесов подписал грабительский брачный договор, на котором настаивала Горгулья (так Немесов звал Викину мать). Впрочем, об этом он почти не жалел: Виктория была идеальна как достижение и как партнер…

Кроме того, что теперь у нее четыре морщинки и она не рожает.

– Это чудо, что руку собрали, – сказал Туранов. – Но ни о какой дальнейшей игре, ни о каком будущем пианиста не могло быть и речи. Журавль с подбитым крылом – вот кто я был… Мне до сих пор тяжело подписывать директивы и штрафы. Плохо держит ложку, стакан. Едва пожимаю ладонь… Пришлось даже частично переучиться на левшу.

– Как вы потом?.. – спросила Виктория.

– Да как видите. – Туранов не удержался и подмигнул ей (глупая привычка из прошлого). – Выкарабкался. Но я вижу всю эту историю не в темных тонах, а в светлых. Бог просто не хотел делать из меня музыканта. Я думаю, Он направил меня на службу государю…

Раскатывать рукав Туранов не спешил. Напротив, он как бы невзначай повернулся – сначала налево, потом направо, – словно модель на подиуме.

– Как это произошло? – продолжала интересоваться Виктория.

– Это мрачная, кровавая и… – Туранов задумался. – Несколько мистическая история. Она не стоит вашего внимания. Некоторые вещи лучше не ворошить… Я лучше вот что скажу: так сказать, мораль моей басни. Между своим будущим и своим долгом – всегда нужно выбирать долг. На самом деле выбора нет. Надо просто поступать правильно. Я человека не предал, Петр Степанович, и искалечился – но моги я все перемотать – и поступил бы вновь точно так же…

Туранов застегнул запонку на рукаве, накинул пиджак и погрузился в другой диван – напротив пары. Пафосно представленная травма и последующая речь наложили на него отпечаток святости и загадочности в глазах Виктории.

– Верность – ценнейшее в наше время качество, – сказал нисколько не впечатленный Немесов, он продолжал методично протирать очки. – Впрочем, оно не так уж и редко встречается, если его подкреплять финансово…