Она протерла телевизор, стоящие в гостиной римские колонны и статуэтки обнаженных женщин. Выдраила паркет и пропылесосила гигантскую напольную шкуру. Начистила журнальный столик, диваны и золотые с хрусталем настенные часы в виде лучистого солнца. Затем прошлась по помпезной люстре и даже потолку, который расписан «под Микеланджело» всякими купидонами.

А когда она узнала, что Немесовы приедут, – быстро сняла фотографии мужа, где он позировал с известными политиками, спортсменами и певцами. На их место Роза повесила портреты монархов, плесневевшие до этого в подвале… Царей пропылесосила, а фотографии бережно отнесла наверх – в их спальню.

Потом она освятила весь дом. Комнату Кости окропила несколько раз – разбрызгала там столько воды, что пол не успел высохнуть к его недавнему приходу.

Роза страшно переживала – ведь сегодня пятница, проклятый день.

К семи вечера она принарядилась – и с тех пор сидела в гостиной и седела. Смотрела любимый сериал по первому каналу – но совершенно не понимала, что там происходит. Дергала Алисию – и доводила ее до слез. Повторяла записанный план – и молилась.

Сейчас она очень боялась.

– Дорогой? – Голос у Розы высокий, но тихий и мягкий, чрезвычайно услужливый.

– Дорогая, как там наш чай? – Туранов дважды незаметно подмигнул.

Роза кивнула: вспомнила кодовую систему – сообразила. Два раза – значило вводить Алисию.

Это был последний козырь Туранова.

– Чаек готов, уже несу. Дорогой, к тебе Алисия просится. Хочет рассказать… Впустить?

– Алисия? Она наконец-то проснулась? Да-да, конечно. Пускай заходит. – Туранов повернулся к гостям. – Алисия – это моя дочь.

В гостиную вошла Алисия, пятилетняя Туранова.

Она напоминала смесь куколки-барби и принцессы из старых ванильных мультфильмов. Розовое в рюшечках платье с рукавами до запястий, две косички венчались небесно-голубыми бантами. Спину держала ровно – как модель на подиуме. Шла подбоченясь. Подбородок горделиво вздернут. Лицо невозмутимо: принцессы не улыбаются и не смеются, они не дурочки.

Ее надушили: несмотря на запрет, маленькая непоседа набесилась-наскакалась – и провоняла потом. И вдобавок набелили: Роза решила, что Алисия чересчур краснощекая – кабы не подумали о них дурного. Внешне Алисия была уменьшенной копией матери.

Она исполняла важную роль. Алисия шагала очень грациозной, как ей казалось, походкой.

Туранов выжидательно уставился на дочь.

– Хай! Меня зовут А… – и Алисия замолчала.

Следовало сказать «Здравствуйте» – а не привычное «Хай», за которое ее постоянно ругали. Принцессы не «хайкают», талдычила ей мать. С самого начала все пошло наперекосяк – и Алисия занервничала и засмущалась.

– Привет, – улыбнулась Виктория.

– Давай, Алисия. – Туранов подмигнул ей. – Давай же. Ты хотела нам что-то рассказать…

Родители любили Алисию сердечно и давали ей все, чего не хотели или не могли дать Косте. Она росла в достатке, в центре внимания. С Алисией, в отличие от Кости, у Розы не ассоциировалось никакого Греха… Туранов тоже уделял время: порой сажал ее на колени и говорил, какая она хорошая и послушная девочка. А иногда – даже гладил по голове.

Туранов боялся и сторонился сына – хотя скрывал это даже от самого себя.

Алисия посещала элитный садик в «Малине» и занималась фигурным катанием. Турановы мечтали, что она вырастет красавицей и олимпийской чемпионкой. Сама Алисия в разговоре с братом называла фигурное катание «фигурным каканием»…

Папа в ее глазах был суперкрутой, но при этом всегда как экзаменатор – далекий и чужой.

– Да! – для пущей уверенности Алисия заговорила громче. – Меня зовут Алисия! И мне пять лет! И я хочу рассказать стихотворение!

– Мы слушаем, – кивнул Туранов.

Алисия прокашлялась и, как нацист, приветствующий Гитлера, выставила руку. Начала декламировать:

– Как солнышко блистает!

Как путеводная звезда!

Без Президента!..

Без Прези-и-иде-е-ента-а-а…

Алисия нахмурилось и с опаской глянула на отца.

– Без Президента…

– Шва… – подсказал Туранов.

– …швах! Беда!

Армагеддон настанет!

Виктория рассмеялась и зааплодировала. Немесов, только-только насадив на переносицу очки, снова их снял и начал протирать – это была его компульсия.

Немесов чрезвычайно боялся сказать Туранову грубость – хотя последний час его так и подмывало. Достойно ответить Туранов не сможет – слишком мелкая сошка. Однако кто даст гарантию?..

Однажды Немесов недооценил: не вытерпел и остроумно указал нахальному неряшливому «желторотику» на его место. Впоследствии выяснилось, что наглец – старший сын высокопоставленного члена компартии Вьетнама… Это едва не стоило Немесову карьеры, свободы и даже, возможно, жизни.

После того случая все неприятные люди вызывали в Немесове тревогу за свое поведение – и он методично вбивал ее в стекла очков. Они стали двумя прозрачными щитами, двумя перегородками с мультипокрытием между ним и миром. Таким образом каждый раз Немесов полировал защиту. Да и само по себе равномерное протирающее движение – отлично успокаивало.

Немесов был уверен, что пока он трет – он сдержится во что бы то ни стало. Но стоит прекратить и надеть очки – и уже не ручается.

При этом страх собственной агрессии по отношению к Туранову усиливал неприязнь к нему – как к источнику треволнений. Немесов вступил на замкнутый круг: чем дольше он потакал компульсии – тем ближе подходил к срыву – и тем упорнее тер…

Однако протирать вечно ведь тоже нельзя: что о нем подумают?..

Надо скорее уезжать.

– Дочка! Дай я тебя поцелую! – воскликнул Туранов. Он чмокнул Алисию в щечку. – Но ведь это же мои стихи… Ты, пожалуйста, без спросу их не бери, хорошо?

– Хорошо.

– Алисия, ты замечательная! – Виктория залюбовалась девочкой.

Та покраснела.

– Алисия, золотко мое… Пожалуйста, иди отсюдова… – сказал Туранов. – Не смущай меня. Погуляй где-нибудь. И поторопи маму, мы хотим чай.

– До свидания!

Алисия поклонилась, степенно развернулась и – довольно разулыбавшись – прыгучей, резкой, энергичной походкой вылетела из гостиной.

– Евгений, вы пишете стихи? – спросила Виктория, когда за девочкой захлопнулась дверь.

– Да, – улыбнулся Туранов. – Стыдоба, конечно. В мои лета стихи писать… Но если я пишу, Петр Степанович, то только на славу государю… Сложно, понимаете ли, держать в себе… восторг. Рвется, иногда прямо наружу просится. Я, бывает, не в силах устоять… Но, ей-богу, публиковать – никогда. Людишки… то есть наши граждане… не поймут. Думаю, нам – всем, кто душой за Президента, – надо вместе держаться… Друг друга поддерживать… Помогать… Петр Степанович, ну так как насчет восьми?..