наготове. Превозмогая боль, он добрел до грузовика и молча подставил плечо под жестяной корпус ловушки…

Не успели сгрузить, как подоспел взбешенный К., взобрался на платформу, и в его устах зацвели, осыпаясь, страшные проклятия:

— А-а, чтоб вас!.. Желчь будете жрать!.. Уроды!.. — голос у него срывался. — Жопы с бантиком!.. Вы хоть знаете, что вам за это будет? Я вам объясню… Брудзкайтис, ко мне! Вот эту сволочь — в расход!.. Встать! Встать!..

Очень быстро ловушки водрузили на остистые тележки и впрягли в них по пять человек — тележки загрохотали на громадных, величиной с приличный арбуз, подшипниках к главному входу театра, который представлял собой все тот же классический пролет лестницы. Понятно, что никаких удобств для подъема на этой лестнице не нашлось, и пришлось сооружать их из того, что было — подвезли на грузовиках доски. Андрей бегал к ним и обратно, морщась от боли. Кажется, он все-таки прилично растянул ногу. Мыслей у него в голове почти не было — только крутой, как кипяток, раж.

Его бригада быстрее других соорудила полозья для подшипников, без которых было не затащить ловушки в здание. В бригаде совсем не было людей в погонах, кроме одного парня с очень честным лицом и сапогами с залихватскими ушками на голенище. Парень честно пыхтел, и чугунная рожа его плыла густыми малиновыми пятнами. Еще был один мазурик, в котором Андрей признал криминального элемента из подворотни. Этот работал, часто чертыхаясь и вяло, себе под нос, отгавкиваясь на ругань орущего над их головами К. Ситуацию он рассматривал как крайне нефартовую — все вокруг было стрёмно и неопределенно.

Ловушки подкатили к лестнице.

И тут выяснилось, что нужны еще металлические штыри, дабы поставить аппараты на попа, так, чтобы вся конструкция после закрепления выглядела как большие песочные часы.

Кто-то куда-то сбегал и, громыхая по брусчатке, приволок два огромных молота. Поднять их никто не смог. Из толпы высунулся метростроевец, отодвинул всех, презрительно сплюнул в мозолистую ладонь и, громко крякнув, обрушил молот на первый штырь, загоняя его в дерево. Штырь вошел легко. Метростроевец отступил, любуясь собственной работой, вогнал второй штырь и, перебросив оба молота через плечо, ухмыляясь, вразвалочку ушел. Андрей так и не понял, откуда он явился и куда ушел. Наверное, загонять другие штыри. Наверное, это любимое занятие — на досуге штыри забивать.

Вообще же, на площади установилась тишина. Никто больше не орал, не суетился, а только — дребезжали повозки и слышалась незлобивая ругань. Многие уже перекуривали.

«Вот это правильно, — подумал Андрей. — Вот это верно — дать людям отдохнуть». Он и сам захлопал по карманам. Сигарет, как назло, не оказалось.

И тут криминальный элемент безмерно удивил Андрея, протянув ему пачку заоблачно дорогих сигарет. Пальцы криминального элемента почернели на брюшках и подрагивали.

Они молча покурили, щуря глаза и деловито поглядывая на лестницу.

И вот с другого конца площади понеслось:

— …ать!.. ать!.. ать!..

«Встать!» — догадался Андрей.

Они водрузили тележку на сооруженные полозья.

И в этот самый момент открылись двери главного входа, и оттуда начали выходить люди. Вели их одной колонной, с двумя рядами конвойных по обе стороны, и черный хвост гудящей людской массы спиралью выложился на площади. Слышались чьи-то взрыдывания. Хотя большинство вело себя спокойно. Очевидно, среди них было не так уж много «загрязненных».

Это событие сильно подействовало на бригады с ловушками. Работать стали быстрее.

Над массой «загрязненных» тягучим душком вихрилась разнообразная поволока — одинаково слякотная, липкая, цепкая; от нее то и дело отслаивалось острое щупальце и, поднявшись над общим уровнем метра на два, вдруг ныряло вниз и клевало в темечко того или иного конвоира…

Наконец загнали ловушки. Перевалили их через высокий порог, и сразу же невыносимо затрещали планки паркета. Они никак не были рассчитаны на такую тяжесть. Кое-где уже висела поволока, но пока только под потолком или облезлыми лохмами на портьерах.

«Ком-мандные» стояли, расслабившись, и курили; кое-кто из них, сидя на подоконнике, резался в карты и беззаботно болтал ногами. Еще несколько с увлечением наблюдали за процессом. Они отдыхали после тяжкого праведного труда. Появился К. и отдал ряд отрывистых команд. Часть «ком-мандных» присоединилась к бригадам с тележками, а часть затопала на улицу.

К. внимательно осмотрел скопившуюся наверху поволоку и велел пока ее не трогать. Вместо этого они отправились в большой зал. Ловушки, естественно, не проходили в проем, и пришлось выбивать щеколды из годами не открывавшихся дверей. После этого ловушки вкатили в широкий, укрытый багровой дорожкой проход между секторами рядов. Андрей сразу почувствовал, как давит на затылок поволока. То же самое он увидел на лицах своих собригадников.

Поволока здесь не просто лепилась к предметам, а вообще ко всему, что попадется под руку — если так можно выразиться. Из единого ее хвоста высовывалось множество шипастых отростков. Поволока сверкала желтым в междурядьях, серебрилась на всклокоченных пачках увесистых партитур, шарами зеленого света терлась о ситцевую обивку кресел, бормоча невнятные странности, скатывалась в оркестровую яму… Глубоко-кровавые грозди темнели, наливаясь синим, на лепнине. Они угрожающе спускались с потолка, как пауки на невидимых нитях. И, наконец, посреди сцены до сих пор вращался крохотный вихрь. Партитура кружилась в нем. Прорванный барабан катался по кругу. Из стульев торчала обивка. Над всем этим слоилась смесь двух запахов — страха и стыдного умертвления.

Андрей растерянно гадал, как же они справятся.

К. стоял рядом, и кулаки его были уткнуты в бока. Взгляд К. затуманился и остекленел от напряженной работы мысли. Ловушки вибрировали, как бы предчувствуя начинку, что вскоре наполнит их сосуды. И вдруг наступила тишина, в которой вспухли и зашелестели сухие электрические звуки: это были вместе взятые треск, шорохи, высокие ноты стреляющих в костре поленьев, перестук колес, шевеление стеклянных бус в шкатулке… Гроздь темно-кровавой сосулькой потекла вниз и сорвалась вся. Она разбилась, разлетевшись острыми каплями по залу. До них, славу богу, не достала.

К., не оборачиваясь, поманил кого-то рукой.

Подошел Брудзкайтис, протянул голову через плечо К., почти коснувшись уха губами. Словно преданный пес положил голову на колени хозяину. Брудзкайтис прошептал что-то вопросительное.

— По три человека на тележку! — крикнул К. — Направо — три бригады, налево — пять! Видящим — объяснить ситуацию остальным!.. — К. прокашлялся. — Уберегать и лелеять их! А для начала — снимите вон то отвратительное облако на балконе! Живо, живо, живо!

Андрей оглядел своих подопечных. «А ведь они ни о чем не догадываются, — подумал он. — Поволоки не видят…»

Он объяснил ситуацию. Объяснял долго и путано,