— Мне кажется, что убивать людей из снайперской винтовки с далекого расстояния легко, я имею в виду не попадание в цель, а психологическую готовность человека, настройку. Ударить ножом, топором, дубиной по голове, чтоб разлетелся череп, дано не каждому — глаза жертвы, кровь, стоны все же влияют на психику. А что у снайпера? Легкий нажим на курок, в прицел видно лишь как пуля входит в жертву, ни криков, ни стонов. Отвели глаза от прицела — и сразу другая обстановка. Убитый где-то там, за пределами видимости. Вы выбрали хорошую военную профессию, с ней не пропадете и в мирное время. Потому как понятие «мирная жизнь» в наше время расшифровывается как невидимая война… Ладно, более подробно о задании поговорим в следующий раз. Вопросы есть? Вопросов нет, — он встал, чтобы уйти, но я преградил ему путь:

— Вопросы есть. Я даже не знаю, с кем имею дело. Как ваше имя?

— Знания укорачивают жизнь. Зачем вам мое имя? Ну, предположим, Наполеон. Что вам это даст?

А мужичок-то с амбициями, не назвался же Ельциным или каким-нибудь забулдыгой. Нет, первое, что пришло ему в голову, — Наполеон.

— Не буду же я вас звать, как на рынке, «мужчина, мужчина».

— Моя фамилия Сергеев, — он обогнул меня и, не прощаясь, ушел.

А я уселся на скамью, снова закинул ногу на ногу и раскинул руки на спинку, если кто и наблюдает за мной, пусть знают — не больно они и напугали меня своим предложением. Плохо, что втягивают Ольгу. Нина вовремя ушла со сцены и не попала в эту пьесу. Кто знает, может, опасность вновь соединила бы нас, хотя, пожалуй, наоборот, сделала бы врагами. Ибо за Нину все решает папа. Опасность или горе всегда подскажут, кто вам друг, а кто враг, на кого можно положиться, а на кого нет. Но хоть Костя и выдал мое местонахождение (только он знал об Ольге), я на него не в обиде.

С Костей мы познакомились на секции самбо, он был уже опытный боец, я новичок, но мы быстро подружились. И потом судьба старалась нас не разлучать, в одно время призвали в армию, в учебке наши кровати стояли рядом. Оба отказались прислуживать «дедам» и дали такой отпор, что нас чуть не посадили за сломанные носы и челюсти. Вместе попали в Чечню, прослужили там год с небольшим, все было — замерзали в палатках, недоедали, теряли друзей. Костя и там отличался неунывающим характером и бесшабашной смелостью, ухитрился вытащить под огнем раненого комвзвода. Медаль «За отвагу» он получил заслуженно. После демобилизации я пошел учиться, а он двинул в милицию, дослужился до старшего лейтенанта, командует ротой ППС. Дружим мы по-прежнему, и то, что он выдал меня, настораживает. Что это за силы стоят за Сергеевым? Ведь надо было сделать что-то такое, чтоб Костя сломался.

Что ж, у меня не остается выбора, придется ехать. Но только зря Сергеев думает, что снайперу легко убивать. Что они знают, Сергеев и иже с ним! Вот и зять, отслуживший в десантных войсках, как узнал, что я снайпер, скривил рожу:

— Мы с противником грудь в грудь, а вы все норовите из-за угла, втихую. «Бум!» и скрылись. Наверное, и крови-то вражеской не видел, а я чеченца собственной рукой… чик и готово.

Я не стал оправдываться, говорить, что испытал кое-что пострашнее. Однажды, когда охранял дорогу, заметил, как трое на рассвете начали зарывать фугас, я выстрелил, один из бандитов упал, и фугас взорвался, в окуляр было видно, как от бандитов остались лишь разбросанные части тел. В другой раз попал в бензобак машины с бандитами, они в пламени катались по земле. Пусть снайпер не слышит стоны, но он видит глаза, чувствует, как входит в жертву пуля, разрывая ткань. Лишить человека жизни нелегко, слышишь ты его предсмертные хрипы или нет. Недаром летчик, сбросивший атомную бомбу на Японию, сошел с ума, он-то вообще ничего не видел и не слышал.

Ехать так ехать. На каждую неприятность надо смотреть и с другой стороны, мне всегда хотелось что-то искать, ходить в экспедиции, путешествовать. Я даже перенял от отца его любимый афоризм, эпиграф к книге «Два капитана» — «Бороться и искать, найти и не сдаваться». К тому же золото в Жердяевке может и в самом деле быть. Про оперуполномоченного ВЧК Полупанова я слышал еще в детстве от дедушки, он подробно рассказывал, кого именно из богатых односельчан пытал Полупанов, и даже говорил, что в старой школе есть подпол, где висит крюк, на котором уполномоченный вешал тех, кто не желал расставаться с золотом. Уже в городе я в одной исторической книжке прочитал про Полупанова небольшую статью. Двигаясь из Якутска в Иркутск, он в каждом селе занимался экспроприацией, чем восстановил приленское население против Советской власти. В Иркутске Полупанов был арестован и расстрелян. Перед этим он, видимо, успел свои записки надежно спрятать. Я попытался представить, как Полупанов приказывает красноармейцу Сизову охранять сундук и убивает его. И что он говорит? Что-то он ведь должен был Сизову сказать? Но что? Я попытался представить себя на месте Полупанова, но не получилось, мешали реалии сегодняшнего дня…

Ну хорошо, дадут они мне оружие, а через минуту могут арестовать за незаконное хранение. Может, не брать? Но без оружия в Жердяевке делать нечего, братки крутые, долго разговаривать не любят. Ладно, оружие я возьму. Надо составить список нужных вещей и продуктов. Но это вечером, сейчас быстренько домой, переодеться, а потом снова к Ольге, готовить к ужину курицу.

У нас с мамой двухкомнатная квартира, но уже год, как она уехала к моей сестре Лизе в деревню нянчить внуков. Это ее вторая попытка, первая закончилась после того, как мама ударила зятя Николая сковородкой по лбу (есть такие алюминиевые сковородки с ручкой), когда он полез на Лизу с кулаками. Как рассказывала мама, Николай сразу же отрезвел, успокоился и сказал, что больше не хочет видеть в своем доме террористов. Террористы — это я и мама. У Николая была привычка, как перепьет, так сразу привязывает к костылю, вбитому в матицу (балка, поддерживающая потолок), веревку, встает на табурет, сует голову в петлю и зовет Лизу. И начинается:

— Все, прощай! Ты меня не любишь, зачем мне такая жизнь? Скажи, за что ты разлюбила меня?

И Лизе приходилось полчаса клясться ему в любви, чтобы он вытащил голову из петли. Проделывал Николай это и при нас с мамой — мы гостили у них около месяца, и он успел показать свой трюк раза три. Мне это надоело, и, когда Николай в очередной раз сунул голову в петлю, я выбил у него из-под ног табурет… Николай издал такой душераздирающий, предсмертный вопль, что удивил меня, столько лет совать голову в петлю и тем не менее так испугаться. Хуже всех в этой истории пришлось сестре и маме, у них чуть не разорвалось сердце. «Разорвалось» — так принято говорить, что было точно, я не знаю, но валерьянку нести пришлось. Все это время Николай сидел на полу с петлей на шее и плакал — веревку я подрезал заранее. После этого я к сестре не ездил, хотя Николай нормальный парень и долго зла не держит. Позже он сам смеялся над собой, как он орал и плакал. Но в петлю голову больше не совал.

А между прочим деревня, где живет сестра, находится от Жердяевки, вернее, от того места, где она стояла, в двадцати пяти километрах…

Только вошел в квартиру, зазвонил телефон — Нина. И сразу начала отчитывать: