Либератор просто отправил Павловск в полёт, заставив город лететь через кучу разных часов поясов, метаясь туда-сюда над землей, поэтому день с ночью и перепутались.

Это подтверждалось еще и тем, что в Павловске сильно похолодало...

Связи у Пушкина не было, его смартфон погиб еще в бою за Павловский дворец. Порошка телепортации у него тем более не было. Он вообще рассчитывал на то, что они свергнут Павла Стального, а потом он поедет в бордель...

Но не фортануло, все случилось совсем не так.

О том, чтобы шариться по Павловску, который теперь кишел радикальными масонами, не могло быть и речи. Тем более, даже если Пушкин вдруг доберется чудом до края города — не прыгать же ему вниз, в самом деле...

Такого прыжка он явно не переживет. Павловск парил в километре над землей, это тебе не из окошка дворца прыгануть.

Так что Пушкин решил просто сидеть в подвале. Этому решению способствовало два факта.

Во-первых, в этом подвале хранились Императорские запасы сыра и вина. Так что Пушкин последние сутки занимался в основном тем, что слушал громовой глас Либератора, оравшего на вертолётной площадке, да еще вкушал элитные сорта сыра, запивая двухсотлетними винами с лучших виноградников Франции. Пушкин практически не просыхал, но зато был сыт, а еще Либератор своими криками плотно держал потомка поэта в курсе происходящего в мире. Так что Пушкин знал и о том, что мир встал на колени перед Либератором, и об отключении всей связи на планете, и о том, что Нагибин укрылся где-то в Гренландии...

Вторым плюсом подвала было то, что радикальные масоны сюда не заглядывали. Разве что зашли один раз и утащили себе пару сырных голов и еще ящик вина. Но Пушкин, когда она приходили, просто спрятался в пустой бочке из-под сидра.

Так что можно было сказать, что Пушкин неплохо провел время. Только вот у него началась изжога от неумеренного потребления вина и сыра...

В любом случае, сейчас потомок поэта решил наконец вылезти из подвала. Через окошко он видел хмурые небеса, которые свидетельствовали, что на дворе позднее утро. Ну или ранний вечер. Пушкин понятия не имел, в каком часовом поясе сейчас Павловск, он даже не знал, что сейчас на земле под городом. Судя по дубаку — какая-нибудь Антарктида...

Но все это было сейчас и неважно. Важно было иное — Либератор явно сдох, это было очевидно по его бешеным крикам, которые вдруг резко стихли.

Пушкин не знал, отчего скопытилось Его Темнейшество, но и это тоже было второстепенным вопросом. Важно было то, что теперь кто-то должен взять Империю в свои руки и восстановить порядок. И Пушкин, как действительный член Тайного Совета и министр путей сообщения, был готов...

Потомок поэта сунул в карман мундира пару самых дорогих бутылок вина, а потом решительно вылез из подвала.

В лицо ему тут же ударил снегопад, вообще Павловский парк оказался полностью засыпан снегом...

Ну точно Антарктида.

Пушкин двинулся вдоль сгоревшего дворца, вдоль почерневших стен и выбитых окон, но на пути ему попадались лишь припорошенные снегом трупы, оставшиеся еще со времен битвы за дворец.

Через минуту потомок поэта уже достиг вертолётной площадки...

Здесь ему открылось мрачное зрелище.

Вертолетная площадка была вся в крови, кровь стояла здесь целыми лужами, а трупов было, как в морге. Еще здесь же валялись остовы боевых роботов, сгоревшие дотла скелеты вертолётов...

Но Либератор исчез. На том месте, где раньше возвышался гигант, теперь растекалась зловонная бурая лужа, самая большая лужа на площадке, от лужи к серым небесам восходил вонючий пар...

А на берегах этой лужи уже заваривалась заварушка.

Стражницы были грязными и выглядели дико — девушки все перемазались кровью и еще непонятно чем, они едва стояли на ногах, но уже быковали на двух мужиков в балахонах радикальных масонов:

— Вы умрёте, подонки!

— У вас магии нет, вы просто девки в коже! Грязные шлюхи, в прямом смысле! — орали в ответ радикалы, размахивая кинжалами.

— У вас тоже нет магии! — парировали на это стражницы.

Нет магии? Это еще что за хрень...

Типа со смертью Либератора магия ушла из мира?

Вот такой вариант Пушкина совершенно не устраивал. Магия всегда была единственным, что отделяло Пушкина от быдла. Он любил магию.

Потомок поэта глянул в серые небеса и убедился, что защитного купола над Павловском и правда нет. Город впервые в своей истории остался без защиты. Заходи, кто хочешь — бери, что хочешь...

Но с другой стороны — последнюю минуту Павловск явно падал вниз, на землю. Пушкин ощущал это, еще когда сидел в подвале, некоторые бочки с вином даже начали по этому подвалу кататься. Но земли Павловск так и не достиг. Если бы достиг — тут бы все рассыпалось нахрен от столкновения, включая дворец.

Сейчас Павловск снова парил над землей, его падение прекратилось...

А значит — какая-то магия в мире явно сохранилась.

Хотя уродливый парень-радикальный масон, продолжавший беседу со стражницами, утверждал обратное:

— Ваш Нагибин сделал что-то с Солнцем! Ни у кого нет магии! У нас ножи, а вы истощены! Вы сдохните! Мне не нужна магия, чтобы резать блядей...

Пушкин окончательно запутался. Пожалуй, был только один способ проверить, ушла из мира магия или нет.

Потомок поэта просто и без всякой задней мысли активировал ауру.

Сердце у него на миг замерло от страха, но...

Вокруг Пушкина уже заметались черные вихри. Магия была на месте! По крайней мере, у Пушкина, а на остальных ему было плевать.

Магические эксперименты Пушкина, разумеется, заметили. Теперь и радикалы, и стражницы разом повернули головы в сторону министра.

Пушкин хохотнул:

— Че, пацаны, нет магии, да?

Радикалы напряглись, как и стражницы. И масоны, и девушки явно пытались сейчас повторить подвиг Пушкина и выдавить из себя хотя бы искорку магии...

Но у них не получилось. Ни одного сполоха. Могущественные радикальные масоны и мощнейшие когда-то стражницы Императора теперь стали неодаренным быдлом!

— А потому что надо было не стоять под солнечными аномалиями — а прятаться в подвале, как я! — весело заявил Пушкин, — Я понятия не имею, что у вас тут стряслось, друзья, но вам солнышко явно больше не светит. А вот мне — светит, еще как. Ну или у вас просто все чакры сожгло, а вот мне вообще норм.

Пушкин радостно отсалютовал девушкам и радикалам, и те и другие выглядели растерянными.

По вертолетной площадке вдруг разнесся странный звук, будто