Около полуночи ветер затих. А потом задул снова, переменив направление на восток-северо-восток и спровоцировав ярость «Реймонда». На нас обрушился шквал с дождем.

В понедельник десятого октября ветер сменился северным. В пять утра мы поменяли курс на северо-северо-запад, чтобы добавить скорости. Наша цель состояла в том, чтобы убраться с пути «Реймонда», увести яхту как можно дальше на север.

Ветер упал до одного-двух узлов, и в итоге нам пришлось четыре часа идти на двигателе. Однако к полудню, когда ветер начал завывать, мы заглушили мотор и взяли два рифа на гроте. Это было самое большее, что мы могли сделать, не задействуя всю площадь паруса, а нам была необходима вся скорость, какую можно было выжать. Стаксель был поднят, генуя зарифлена. Мы уносились от тропического шторма на северо-северо-запад на пяти узлах. «Реймонд» был теперь на двенадцати градусах северной широты и ста одиннадцати градусах западной долготы, двигаясь строго на запад. Птицы не было – сдуло из кокпита.

Мы решили поставить еще парусов, пытаясь уйти на север от наступающего шторма. Туго натянутые тросы, также известные как штормтросы, протянулись вдоль бортов судна от носа до кормы. Теперь было к чему крепить страховочные пояса, работая на палубе. Мы выжимали из «Хазаны» максимум. Выбора не было – нужно было срочно убраться с пути шторма. Он тем временем стремительно разрастался и уже превосходил те два кошмарных шторма, которые мне пришлось пережить на Тихом океане еще до знакомства с Ричардом. Я знала, что Ричарда как следует потрепало, пока он шел от мексиканского залива Теуантепек до Сан-Диего. Однако нынешний шторм быстро превращался в нечто такое, что было гораздо страшнее всего нашего предыдущего опыта, вместе взятого.

Мы с Ричардом спешно очищали палубу, на случай если погода еще ухудшится: последнее, что нам было нужно, – летающие вокруг тяжелые предметы. Мы перетащили вниз запасные пятигаллонные канистры с дизельным топливом и закрепили их на носу. Ворочать тяжелые канистры посреди бушующего океана было трудно.

Ночью, в два часа, лопнула генуя. Обрывки ткани бешено трепались по ветру, их трескучее стаккато и хлопки оглушали. Запустив мотор и подключив авторулевого, мы с Ричардом осторожно добрались до грот-мачты, пристегнув карабины страховочных поясов к тонкому тросу, закрепленному вдоль палубы, и двигаясь вдоль него.

– Трави…

– ЧТО? – прокричала я сквозь завывания ветра.

– ТРАВИ ФАЛ, КОГДА Я ПОДОЙДУ, И Я СПУЩУ ПАРУС.

– ХОРОШО, – прокричала я, ослабляя линь.

Ричард с трудом перебрался на нос. Я с ужасом наблюдала, как он поскользнулся и упал вперед. Гигантский вал, разбившись о нос яхты, с головы до ног окатил Ричарда холодной водой и обрызгал меня. «Хазана» вставала на дыбы на яростно вздымающихся волнах. Порванный парус неистово и опасно хлестал на ветру.

Ричард не смог его спустить. В конце концов он вернулся ко мне:

– НЕ ДВИГАЕТСЯ. ОТДАЙ ФАЛ И ПОШЛИ СО МНОЙ, ПОМОЖЕШЬ МНЕ СПУСТИТЬ ПАРУС.

Я сделала, как он просил, и медленно двинулась вперед на четвереньках, пригибая голову каждый раз, когда на меня обрушивался очередной поток соленой воды. Мы дергали и тянули парус, который безумно трепался на ветру. Наконец, когда у меня на пальцах уже вздулись волдыри от трения о мокрую ткань, парус с глухим хлопком опустился, наполовину придавив нас. Мы быстро подобрали его и кое-как принайтовили к палубе. Затем мы заправили стаксель номер один в ликпаз, и я закрепила шкот – трос – за фаловый угол паруса. Пробравшись затем обратно в кокпит, я убедилась, что трос не заедает.

Ричард пошел к грот-мачте, намотал фал на лебедку и поднял вручную столько паруса, сколько смог. Я тоже доползла до грот-мачты и принялась подтягивать избыточный конец, пока он крутил рукоять лебедки, поднимая оставшуюся часть паруса. Парус бешено хлопал, словно выстиранная простыня, забытая на веревке под внезапно налетевшей летней грозой. Мы боялись, что и он тоже порвется. Когда парус почти полностью встал на место, я поползла в кокпит со всей быстротой, на какую была способна, а Ричард остался закреплять фал. Я как проклятая вращала рукоять лебедки, натягивая снасть. Ричард вернулся в кокпит и помог мне как следует натянуть парус. Вся эта возня со сменой паруса заняла почти два часа. Мы с Ричардом были вымотаны, мы промокли и проголодались. В паузе между двумя валами я приоткрыла крышку люка и быстро нырнула в каюту, пока холодные океанские брызги не успели последовать за мной.

Внутри «Хазаны» со всеми задраенными люками было жарко. Яхту подбрасывало, как надувной плот на порогах. Что проще всего приготовить, спросила я себя, растворимый куриный суп? Поставив кастрюлю с водой на плиту, я закрепила крышку зажимами. С трудом содрав с себя насквозь промокшее штормовое обмундирование, я села на койку в «гробу», совсем изможденная.

Спустя семь часов после кошмарной замены паруса «Реймонд» все еще двигался на запад по двенадцатому градусу северной широты. Ричард накорябал в судовом журнале: «МЫ В ПОРЯДКЕ». Очевидно, наш бросок на север позволил нам разминуться с «Реймондом», двигавшимся на запад, сметая все на своем пути, так что нам вроде бы ничего не грозило.

Весь оставшийся день ветер только усиливался, а волны становились все выше. Пена, кипящая на верхушках волн, непрерывно обдавала нас соленым душем. Казалось, океан припорошен белыми перьями, выбитыми из пухового одеяла. Тропический шторм «Реймонд» был уже переклассифицирован в ураган – ураган «Реймонд».

В половине десятого утра одиннадцатого октября в прогнозе погоды сообщили, что ураган «Реймонд» переместился к двенадцатому градусу северной широты и теперь скатывается на запад-северо-запад. Ричард орал на радио:

– КАКОГО ЧЕРТА ТЕБЯ НЕСЕТ НА СЕВЕР! ОТВЯЖИСЬ УЖЕ ОТ НАС.

Он явно пал духом, и эта вспышка была не просто вспышкой гнева – это был страх, неприкрытый животный страх. Грудную клетку стиснуло – инстинктивная реакция для защиты сердца и души. Ричард спешно записал: «МЫ НА ЛИНИИ ОГНЯ». Мы раскрыли паруса до максимума. Я мысленно оплакивала бесполезную порванную геную – этот парус сейчас бы нам по-настоящему пригодился, потому что он был больше стакселя номер один. Ричард велел мне менять курс на юго-западный. Если мы не можем обогнать «Реймонд», может, удастся проскользнуть у него под брюхом и в следующие двадцать четыре часа оказаться в пригодной для навигации полусфере урагана. Особенно выбирать не приходилось, нам нужно было что-то делать. Запускать мотор было бессмысленно, поскольку и на парусах мы превышали предельную скорость судна. Ричард нервничал и явно чувствовал страх. Я никогда не видела его таким. Он постоянно что-то бормотал себе под нос, а когда я переспрашивала, лишь мотал головой и отмахивался: «Ничего, милая, ничего».

Но разве я могла не замечать, как он всматривается в море на востоке и постоянно поправляет паруса, отчаянно стараясь выиграть хотя бы мгновение у наступающего «Реймонда»? Волны адреналина захлестывали меня: бейся или беги. Бежать из этой бури невозможно, значит оставалось только биться. Биться, биться, биться.