узнал, что его старый учитель Симон стал редактором революционного еженедельника в городе и местным переводчиком Декларации прав человека. Далее, как представлялось испуганному, но завороженному студенту, революция с самого начала была обагрена кровью и созидание в ней сводилось на нет разрушением.

Несмотря на отвращение, которое, возможно, Меттерних питал к июльским актам насилия, он продолжал учебу и провел в Страсбурге еще один год. Лето 1790 года застало его уже во Франкфурте на коронации Леопольда II, которая значила больше, чем простой ритуал. Она выглядела как освящение прошлого. Затем последовали два года жизни в Майнце, а в июле Меттерних был снова во Франкфурте на коронации Франциска II. Если предыдущая коронация продемонстрировала цепкость прошлого, то вторая была призвана отметить его полный триумф. В это же самое время у Кобленца сосредоточивалась прусская армия под командованием герцога Брунсвика и готовилась начать наступление, с которым были связаны большие надежды на разгром революции, причем не только надежды самих немецких князей, но в особенности многих французских эмигрантов, прибывших на коронацию. После коронации Меттерних в состоянии благодушия присоединился к массам дворян, возвращавшихся в Кобленц в ожидании вестей о победе.

Эти вести так и не поступили. 20 сентября наступление было остановлено в Вальми. Началось отступление, долгое отступление со сдачей в следующие четыре месяца революционным армиям Майнца и Франкфурта и открытием пути к еще большим бедам. И куда только делось это общество «естественного равновесия»? Французские поместья были ликвидированы, королевская семья казнена, установилась террористическая диктатура. Фогт говорил о дарованном Богом равновесии между любовью и ненавистью. Откуда было взять любовь, которая сдержала бы поток ненависти, несшийся из Парижа, перебравшийся через Рейн и приготовившийся поглотить мирные Виннебург и Байльштайн, до которых оставалось каких-то 50 миль?

Возвращение в Майнц стало невозможным. И потом, как можно было думать о гармонии Вселенной, когда революция каждый день заставляла сомневаться в ее существовании? Теперь Меттерних сменил обучение практической деятельностью, помогая отцу и служа курьером между армией и австрийскими властями в Нидерландах. В 1791 году Франц Георг пошел на повышение, заняв пост министра-резидента в австрийских Нидерландах и Бельгии. Позже Клеменс хвастал, что отец был своего рода премьер-министром, разве что подчинялся приказам имперской канцелярии в Вене, которая управляла территориями, подвластными Габсбургской короне. Теперь Франц Георг находился на службе Австрии, а не Священной Римской империи, как это было прежде в Майнце. Вскоре эта разница в положении стала очевидной.

Подверженный имперским предрассудкам Франц Георг воспринимал Нидерланды и Бельгию скорее как округ рейха, чем как часть австрийской территории. Он горячо сочувствовал хозяевам дворянских поместий, их стремлению к независимому существованию, их нежеланию платить налоги в пользу далекого австрийского двора.

Необходимо сказать несколько слов о политике Франца Георга, поскольку в 1789 году хозяева поместий подняли восстание против власти Иосифа II, пытавшегося упразднить устаревшую конституцию. С этого времени местные феодалы стали колебаться в выборе между злом Французской революции и политикой централизации Габсбургов. Тем не менее, поскольку начальники Меттерниха в Вене были большей частью централистами по убеждениям и относились к Нидерландам и Бельгии с недоверием по печальному прошлому опыту, они противились его соглашательской политике и постоянно вмешивались в его административную деятельность.

Осенью 1793 года Франц Георг без согласования с Веной оказал содействие местным феодалам в их попытках укрепить территориальную милицию путем вооружения крестьян и сформировать добровольческие корпуса для отражения наступления французов. Эти поступки привели в ужас венскую канцелярию, и не столько потому, что она боялась вооружения народа – ранее Австрия обращалась к рейхстагу с призывом провести массовую мобилизацию в вооруженные силы по всему рейху, – сколько потому, что она сомневалась в лояльности бельгийских и нидерландских феодалов. Когда же в 1794 году Бельгия была оккупирована французами и страна с поразительной поспешностью дезертировала из Австрии, Франца Георга было очень легко сделать козлом отпущения. В начале июля австрийцы покинули Брюссель и рассерженный кайзер упразднил пост Меттерниха.

Для семьи Меттерних это было время испытаний, Клеменс тяжело переживал унижение. Благодаря остаткам отцовского влияния он получил назначение в Англию. Удалившись из зоны насилия, он теперь располагал временем оценить критически ситуацию в разорванной на клочки Европе и защитить политику отца. В памфлете, написанном в августе 1794 года, он подверг резкой критике «твердолобых» дипломатов старой школы, «которые смотрят на современную войну как на любую другую, а на революцию как на детскую игру, которые наблюдают всеобщий пожар с хладнокровием лекаря…». Именно эти люди, пояснял Меттерних, побоялись вооружить массы. «Монархов застращали, показав им пугало, и решительные действия правительства Нидерландов были запрещены». Но истина состояла в глубоком различии между понятиями «толпа» и «народ». Последний состоял из собственников и был готов драться за свою собственность, «сколь ни мала была она… Из числа вооруженного народа я исключаю, следовательно, класс неимущих, столь опасный для государства, людей, ничего не имеющих и всегда готовых к мятежу…». Важно мобилизовать массы «граждан» и «йоменов», готовых выступить против вооруженных орд, рожденных революцией – революцией, которая угрожала «разрывом социальных уз, разрушением всех принципов и уничтожением собственности».

Первый публицистический опыт Меттерниха на политическую тему крайне интересен. Он произнес первое слово в своей продолжавшейся всю жизнь полемике против революции, – произнес со страстностью, присущей молодости. Революция, считал он, не являлась политикой в обычном понимании, то есть состязанием в рамках взаимно оговоренных правил. Это скорее демоническая сила, угрожающая самой цивилизации. Внешне проблема проста: ведется борьба собственников и неимущих. Монархические правительства и экспроприируемые собственники должны ясно осознать тот факт, что они вовлечены в классовую борьбу. Они должны оставить свои мелочные споры и соперничество ради коллективного противодействия необузданным стремлениям революционных сил.

Это было весьма красноречивое отрицание революции, но то, что Меттерних утверждал, было тоже важным. Оно состояло в страстной защите политики отца в Нидерландах, в энергичной поддержке идеи создания народной милиции, которая не имела бы ничего общего ни с голодной бандой наемников, ни с необузданной ордой фанатиков. Его трактат проповедовал философию «третьей силы», противостоявшей в лице феодалов абсолютизму, в то время как революция противостояла ему с другой стороны. За полемикой против революции таилась поддержка имперским графом рейха как органичного государственного образования, отчаянный призыв не оставлять левый берег Рейна Франции. Осуждение «твердолобых» было в конечном счете проявлением удрученности – он снова и снова говорил о непостижимом, – удрученности, вызванной тем, что монархия, на которую больше всего надеялись аристократы, оказалась столь слепа в отношении своих жизненных интересов. Это было традиционное выражение недовольства бойцов передней линии штабом, оно имело мало общего