– Лоуренс чего-то не пошел, нудновато, – охотно откликнуласьРегинка. – А рассказ классный. Название клёвое – «Жаль, что вас не было снами». И концовка супер. Как в сказке.

– Так это и есть сказка, – грустно улыбнулся Роб. – Разве тыне поняла? Главный герой не стал знаменитым, не женился на кинозвезде. Это онвсё нафантазировал, от тоски и одиночества.

Сказано было правильным тоном – легким, не напрашивающимсяна жалость. На Регинку, кажется, подействовало. Она посмотрела на Роба как-топо-особенному, будто увидела впервые. Слегка подалась вперед, ненароком скинувПетькину руку. У Роба внутри всё так и запело.

Нет, определенно что-то такое между ними в тот моментпроскочило, какая-то вибрация, что ли.

Он небрежно, без нажима, порулил дальше:

– А «Любовника леди Чаттерли» ты зря бросила. Там вначале,действительно, тяжеловато продраться. Зато потом такие любовные сцены – вообще,крыша едет.

Петька Солнцев хоть книжек и не читал, но дураком не был –сообразил, что его оттирают. И врезал Робу по полной: и слева, и справа, и помордасам, и ниже пояса.

Посмотрев на вальяжно, нога на ногу сидящего Дарновского,задержал взгляд на обтянутой липовым индийским денимом коленке. С деланойпочтительностью протянул:

– Ого. Джины-то – настоящий «Мильтон», с тигром на лейбле.Поди, в «Детском мире» очередь отстоял? Поздравляю.

Перегнулся и покровительственно потрепал Роба по щеке – тогоаж передернуло.

Тут, как назло, еще и кассета кончилась, на веранде сталотихо. Все слышали, как Солнцев утаптывает соперника.

– А это что? Хоули шит! – Петька ткнул пальцем в горделивовыставленную кроссовку. – Настоящий «адидас»! Где достал? Говорят, во времяОлимпиады всем дворникам и туалетным работникам такие выдадут бесплатно.

Но и этого ему показалось мало.

– Ну, Робин-Бобин-Барабек, ты прямо картинка из журнала«Работница», настоящий герой-любовник. – Солнцев подмигнул и сделал кулакомпохабный жест. – «Любовник леди Кулаковой». Ты бы поосторожней с этим делом, ато никогда от прыщей не избавишься.

Все так и грохнули. Даже Регинка, предательница, хихикнула.А Роб только глазами захлопал, потому что подлый Петька не только ударил посамым больным местам, но еще и угадал: и про очередь за двенадцатирублевымиджинсами, и, конечно, про «это дело».

Эх, если б только не позорная растерянность, не жалкоотвисшая челюсть, не прилившая к лицу кровь!

На «леди Кулакову» надо было просто скривиться – мол, фи,сэр, что за пошлость. А по поводу штанов и кроссовок ответить спокойно, сдостоинством: «Петь, ты так сильно не гордился бы. Ну, купил тебе папочкабибику и кожаный комбинезончик, большое дело. Да и вообще, мужское ли это дело,о тряпках лялякать?»

Но сник Роб перед лицом прямой агрессии. Повел себя, какполный кретин: покраснел, вскочил и под всеобщий хохот выбежал вон. То естьфактически признал, что он червяк, гопник, онанист. При всех, при Регинке!

Как после этого жить? – спросил Роб у своего отражения. Онопо-мефистофельски скривилось, заколыхалось – это машину качнуло на ухабе.

По радио вялый интеллигентский голос нудил какую-торифмованную тягомотину, из Пушкина что ли.

Автобус снизил скорость на повороте, потом ни с того ни ссего вдруг вильнул в сторону, да так резко, что Роб приложился лбом об стекло.

Серый дернулся от неожиданной, шальной мысли.

А если самого Рожнова отметелить?

Ясное дело, не в одиночку.

Если Мюллера попросить, а?

А чего. Что Рожнов срок мотал, это Мюллеру по фигу, он и самв колонии отсидел.

И взрослого мужика Мюллеру уделать не штука. Особенно есливместе с пацанами из команды.

Вот на прошлой неделе случай был.

Шли они, «зонтовские», из Лесгородка по бетонке: Мюллер,Серый, Бухан и Лёха с Пищиком. Вдруг видят – «жигуль» на обочине, с московскимномером, и дядька раскорячился, колесо меняет. А время к вечеру, на дорогеникого.

Мюллер говорит, шепотом:

– Зольдатен, лопатник видали?

У мужика и вправду из заднего кармана бумажник торчал,крокодиловой кожи. Или, может, черепаховой – короче, богатый лопатник,блестящий.

– Пищик, Лёха, Серый, в кусты! – скомандовал Мюллер. –Бухан, отстал на десять метров.

И пошел к машине, не спеша, вразвалочку.

Серый из кустов смотрел – сердце колотилось. Неужто в натурена гоп-стоп мужика возьмет? Это ведь не у пацанят возле школы гривенникитрясти, это статья, «разбой» называется.

А москвич, хоть и оглянулся на звук шагов, но ничего такогоне подумал. Мюллер собой не ахти какой страшный: рыхлый такой белобрысыйпацанок, коротко стриженный, во всем черном. На шпану не похож.

Настоящая фамилия у старшого «зондеркоманды» была Мельников,по-немецки «Мюллер», как в кино про Штирлица. Он был задвинут на фрицах. Себявелел звать «группенфюрером», язык сломаешь. Пацанов с Куйбышевской улицывсегда называли «зонтовскими» – из-за кафе «Дружба», где летом на улице зонтывыставляют. Так Мюллер переделал по-своему, сказал: «Мы теперь будем незонтовские, а зондеркоманда, ясно?» «Зондеркоманда», конечно, красивее, ктоспорит.

Короче, подходит Мюллер к дядьке, остановился, сказал емучего-то или, может, спросил. Мужик, не оборачиваясь, ответил. Тогда Мюллер какразмахнется – и хрясь ребром ладони по наклоненной шее. Тот так и шмякнулсямордой в бампер. А сзади уже Бухан подлетел, и ногой, ногой.

Когда Серый с остальными подбежали, лопатник был уже в рукаху Мюллера, а Бухан дядьку за щиколотки выволакивал – тот с перепугу под тачкуполез.

Мюллер документы раскрыл, прочел вслух фамилию,имя-отчество, адрес.

– Гляди, – говорит мужику, – мусорам стукнешь, тебе капут.

А по дядьке видно было, что никуда он не стукнет – до тогоперетрухал. Только канючил:

– Ребят, паспорт с правами отдайте, а?

Дал ему Мюллер вместо паспорта ботинком по ребрам, кинулвыпотрошенный лопатник, и все дела.