К тому же ему нравилось быть в полном ответе за самого себя. Он даже мысли не допускал, чтобы им руководил кто-то другой. Время командиров прошло, время женского диктата не наступило, и Лагутин сильно сомневался, что когда-нибудь наступит. Он был сам себе голова, сам себе начальник и подчиненный. Однажды, общаясь с одним адептом индийского мистицизма, он услышал о том, что каждый человек так или иначе подчиняется множеству других людей, так что гораздо разумнее выбрать себе одного господина — Бога — и служить только ему одному.

Обдумав эту идею, Лагутин решил, что будет служить только себе. Не то чтобы он совсем не верил в Бога, но сильно сомневался в том, что Всевышний так уж сильно озабочен его существованием. На земле живет что-то около восьми миллиардов людей со своими слабостями, желаниями, проблемами, горестями и обстоятельствами. Кому охота входить в положение каждого и заниматься его судьбой? Нет, нашу жизнь вершим мы и только мы, и ответственность лежит исключительно на нас самих.

— Вот так-то, — сказал Лагутин, с удовольствием осматривая свое приведенное в порядок жилище. — Чистота, блеск и никакой мистики.

Квартира была обставлена минимумом мебели. В комнате раскладной диван, письменный стол и хлипкий шкафчик из прессованных опилок. Одежда, обувь и разные вещи хранились в обширной кладовой за раздвижными зеркальными дверями. Кухня, напичканная техникой, была достаточно просторной, чтобы разместить там стол с тремя стульями, хотя зачем Лагутину были нужны три, он и сам не понимал. Может быть, надеялся, что однажды его одинокому холостяцкому существованию придет конец? Вряд ли. Хотя подсознанию виднее.

Прежде чем покинуть квартиру, Лагутин вышел на лоджию с велосипедом и шкафом для всякой рухляди. Там он умело выдвинул нижнюю полку и поднял одну из плит, которыми был покрыт пол. Нехитрый тайник содержал всякую всячину, необходимую для профессиональной деятельности Лагутина. Поколебавшись, он не стал брать пистолет, а прихватил только маску и усовершенствованную полицейскую дубинку. Этого должно было хватить.

Когда Лагутин усаживался в свой «Хюндай», было пятнадцать минут пятого. До акции оставалось около двух часов, но лучше иметь запас времени, чем испытывать его нехватку.

Жизнь научила Лагутина ценить время и свободу в равной мере. И разве это не равноценные понятия? Располагать свободным временем — это и есть свобода. Управлять им по своему усмотрению — значит обладать свободным временем.

Лагутину некому было рассказать о роде своих занятий, да он и не стал бы делать этого, даже если бы у него вдруг появились благодарные слушатели. Поскольку он редко спал с женщинами, то некому было отчитываться и о некоторых весьма характерных шрамах на его теле. Если и спросит какая, то всегда можно выдать пулевое отверстие за укол большим гвоздем, а рубец от осколка представить как последствия неосторожного обращения с дрелью или пилой, им, женщинам, без разницы.

Хотел бы Лагутин навсегда позабыть свое прошлое, хотел бы не видеть всех этих затянувшихся дырок на своем теле, да не мог. Прошлое всегда с нами, оно почва, на которой мы растем. Убери все воспоминания, опыт, переживания — и что останется? Чистый лист. Бессмысленный в своей пустоте.

Когда Лагутин вернулся из странствий, заносивших его то на юг, то на восток, то вообще к черту на кулички, он купил себе квартиру, обосновался и целых полгода вообще ничем не занимался, благо накопленные деньги позволяли. Но деньги, как все хорошее, закончились, и пришлось опять решать, чему посвятить ближайший отрезок своей биографии. Воевать Лагутин больше не собирался, хватит. Ему было под сорок, он устал от мытарств, крови, боли, жестокости и прочих неизбежных спутниц военной карьеры. Офицерского звания его давно лишили, так что о карьерном росте нечего было и мечтать. Но чем все же заняться в мирной жизни человеку его склада? Человеку, умеющему обращаться с оружием и привыкшему пускать его в ход без особых угрызений совести? Податься в охранники? Исключено. Лагутину претили обязанности телохранителя, он не хотел оберегать ничьи тела, вне зависимости от пола и возраста. Полиция? Что светит там немолодому мужчине, кроме низкооплачиваемой патрульно-постовой службы? Организованная преступная группировка? Нет, на кривую и скользкую бандитскую стезю Лагутин тоже становиться не собирался.

И занялся он оказанием услуг особого рода. В частном порядке. Дал объявление, что готов способствовать «во взыскании долгов и проч.», обзавелся кое-какой клиентурой, потом о нем прознали знакомые заказчиков и знакомые знакомых. Дело пошло на лад. Случалось Лагутину и должников прессовать, и наркоманов вразумлять, и краденое находить, и за неверными супругами следить. Разные были заказы. Одного-двух в месяц вполне хватало на безбедную жизнь и откладывание небольших сумм для переезда в Испанию. Тянуло туда Лагутина. Он уже решил для себя, что однажды приобретет квартиру где-нибудь в Барселоне, обзаведется видом на жительство, а дальше видно будет.

И эта небольшая светлая мечта очень скрашивала его одинокое существование. Была бы цель поставлена, а средства найдутся.

Всю предыдущую неделю Лагутин посвятил слежке за великовозрастным балбесом по имени Вадик, который подворовывал у родителей деньги, продавал мамины побрякушки и баловался марихуаной. Катился, короче, по наклонной плоскости. В институте почти не появлялся, времяпрепровождение в кругу семьи воспринимал как тяжкую повинность, врал, грубил и превращался из золотого мальчика в испорченного, разнузданного типа.

Вчера, когда Лагутин дал родителям полный отчет о похождениях их сына, они заявили примерно следующее:

— К сожалению, все это мы без вас знали. Хотели только выявить круг общения нашего сына, узнать всех тех, кто сбивает его с пути.

— Перечислить фамилии? — спросил Лагутин. — Их целая компания. Четверо дружков вашего Вадика и две девицы, на которых клеймо ставить негде. Насколько я понял, завтра они опять вместе тусуются. У некоего Кости Черепко день рождения. Они арендовали дачу за городом, вот адрес. Без травки и, извините, групповухи не обойдется. Можете накрыть их на горячем.

— Накрывать их вы будете, Антон, — ответили на это родители. — Мы хотим, чтобы эта компашка никогда… ни-ког-да больше не собралась в прежнем составе. Пусть они отстанут от нашего мальчика. Чтобы боялись даже посмотреть в его сторону, не то что заговорить.

— Физическое насилие? — поинтересовался Лагутин бесстрастно.

— Именно, Антон, именно!

— Измордуйте их. Напугайте до смерти. За тех, кто попадет в больницу, мы приплатим особо.

— За всех семерых?

— Что вы, что вы! Вадика трогать не нужно. Только его дружков проклятых.

Хотел Лагутин сказать наивным родителям, что сынок их как та свинья, которая повсюду грязь найдет, да сдержался. Ему не за нравоучения деньги платят, а за совсем другие дела. Вот покалечить кого-нибудь, например, Лагутин был не против. Компания Вадика ему не нравилась настолько, что он и бесплатно мог бы ею заняться при определенных обстоятельствах. Этого от него не требовалось. Ну и ладно.