Было даже хуже, чем в той стране, где вместо Бога был Аллах,чем в той стране, где торчала на площади статуя льва, – в дальних краях,забывшихся так надежно, что даже цветные ленточки на кителе и шрам на бедре сними никак не связывались. Если прикинуть, там было даже лучше, там в негопопросту стреляли, и можно было отвечать, сколько душе угодно, а теперь –словно волна тащила подальше от берега. С волной не договоришься, от нее неотобьешься…

Не отобьешься?

…Он стоял так, чтобы его видел часовой под зеленым грибком,слушал далекое порыкивание танкового мотора и смотрел на дорогу – точнее,скверную колею, пробитую машинами в сухой земле и подпорченную конскимикопытами. Таких дорог тут было множество, они сплетались, разбегались, моглизавести в самые неожиданные места. Когда-то совершенно трезвый доктор Зуев настаром уазике ухитрился заехать в Китай без всяких пограничных формальностей.Он ехал себе и ехал, заблудился, но ничуть не расстроился, потому что любаядорога куда-нибудь да приведет. И эта старая истина нашла подтверждение, когдавпереди показались белые невысокие строения казарменного вида, осененные алымполотнищем на высоком флагштоке. Хорошо еще, остроглазый доктор вовремязаметил, что полотнище-то алое, но вместо серпа и молота на нем красуется большаязолотая звезда в компании четырех маленьких, золотеньких… Дело было, междупрочим, еще при жизни Мао, когда по обе стороны границы ужасно друг друга нелюбили. Доктор рванул оттуда быстрее лани, в Китае его никто не заметил, а домавсе обошлось, даже потом, когда эскулап проболтался-таки по пьянке, ему никтоне поверил, включая бдительного особиста, знавшего по-китайски целыхвосемнадцать слов.

Сварог стоял и смотрел на дорогу – ничего другого неоставалось. По случаю воскресного дня динамик на столбе орал эстрадные песни, иидеологически выдержанная певица заливалась во всю глотку: «Прощай, король,прощай!» – как будто ее когда-нибудь могли подпустить беседовать к королю даеще разрешили «тыкать». Сварог в уме сказал про певицу матерное, не отрывая взглядаот дороги.

И он был вознагражден, дождался Мэлсдоржа. А тот нисколечконе удивился. Просто придержал конька и хладнокровнейшим образом спросил:

– Что, допек каган?

– Допек, – сказал Сварог.

– Я же говорил – беспокойный… Что, помочь надо?

– Надо, – сказал Сварог.

– Россия идет к рынку, Монголия идет к рынку…

– Что надо? – спросил Сварог.

– Автоматных патронов надо. Волков развелось.

– Делов-то, – сказал обрадованно Сварог. – Автоматне надо?

– Автомат мне уже звезданули, – сказал Мэлсдорж. –А вот золота надо. Не для меня. Для кагана.

– Откупаться? – не понял Сварог.

– Считай, что откупаться…

Если кто-то станет уверять вас, что майору в отдаленномгарнизоне ни за что не звездануть полрюкзака автоматных патронов, пошлите его кчерту. Даже не обязательно быть майором. Дело совершенно житейское. Гораздотруднее, не зажигая света и не разбудив жену, ночью отыскать и сгрести в карманее золотишко. А покинуть ночью территорию, перемахнув через забор изпотрескавшихся бетонных плит, и вовсе проще простого, вы не в Чикаго, юноша, выв советском военном городке…

Эта ночь своей веселой жутью, наверное, запомнится навсегда.Мэлсдорж привел его в какую-то мастерскую, где два монгола только чтооткупорили водку, совершенно по-русски распотрошив на газете «Унэн» селедку иплавленые сырки. Однако, увидев Мэлсдоржа, они поклонились чуть ли не до земли,убрались в уголок, враз забыв про водку, и пулей выскакивали оттуда, едваМэлсдорж коротко отдавал непонятные распоряжения. Они разожгли огонь в горне,притащили инструмент и снова пристроились в уголке, испуганно таращась наСварога – ему явно перепала доля суеверного почтения.

– Ты тут в законе, я смотрю, – сказал Сварог, неловкотопчась посередине и все время натыкаясь на ржавые железяки.

– Много будешь знать, генералом не станешь, – сказалпреобразившийся Мэлсдорж, вдруг ставший ловчее, проворнее, даже, похоже,моложе. – Садись туда и пей водку. Вон водка стоит.

– Да как-то… – зажеманился Сварог.

– Ничего. Им на работе нельзя, не хотят они водки.

Он что-то каркнул через плечо, и безымянные монголы подалисьиз угла, отчаянными жестами показывая Сварогу, как им не хочется водки и какони рады его угостить. Сварог без церемоний уселся на пыльный ящик и взялся заводку. В целях успокоения расстроенных нервов.

Но он не дождался никакого колдовства с заклинаниями итаинственными тенями. Тени елозили по стенам самые прозаические – от занятогоработой Мэлсдоржа, время от времени помогавших ему безымянных монголов и самогоСварога. Правда, Мэлсдорж все время бормотал себе под нос, но выглядело этовполне обыденно.

Он работал без устали – плавил золото, разливал его вкрошечные формы, бормотал над формами. Сварогу все же порой становилосьжутковато – то глаза у безымянных монголов закатывались в ужасе под самуючерепушку, то из-под стола маячила посторонняя тень, то как-то по-особенномупосвистывал ветер, – и он наливал себе еще на два пальца, как истый янки,только содовую, понятно, не лил, откуда здесь содовая? А Мэлсдорж работал, какювелир. Похоже, здесь помимо прочего делали еще и женские украшения – иначеоткуда все эти тигельки и замысловатые инструменты, красивые, неуместные вмастерской, как две капли воды походившей на обиталище советского слесаря.

Когда в бутылке осталась треть, а крохотные отливки остыли,Сварог сообразил, что мастерит Мэлсдорж: пули под макаровский патрон, двештуки. Мэлсдорж, видимо, сделал главную работу – он сел на ящик рядом соСварогом и выпил водки, а безымянные монголы вытаскивали из Свароговых патроновкоричневые пули и осторожненько вставляли на их место золотые, следя, чтобы непросыпать пороха и не помять гильзы.

– Стреляй все равно куда, – сказал Мэлсдорж.

– Ну, спасибо…

– Ладно, чего там. Дело не в тебе, майор, хоть мужик ты ихороший. Порядок должен быть. Если ты мертвый – лежи, а не скитайся по чужимвекам. У нас от своих не продохнуть, скоро и в степи будет тесно, а тут еще икитайцы плодятся…

Сварог осторожно покачал пули кончиком пальца. Они сидели вгильзах крепко, словно генералы из «райской группы» в московских кабинетах.Мэлсдорж разлил остатки водки в два стакана, зашвырнул свою в рот, некоснувшись губами посуды (Сварог завистливо крякнул), пососал селедочный хвост,держа его за плавники, привычно вытер пальцы о голенище мягкого сапога, подумали спросил:

– А чего ты, если подумать, ерепенился? Был бы уважаемымчеловеком, на лошадке скакал, города брал… Все лучше, чем сейчас.

– Да привык я здесь как-то, – сказал Сварог. –Прижился.

Он подозревал, что лукавит – в первую очередь перед собой.Видимо, все дело – в голой степи. Окажись на месте молодого честолюбивогостепняка король из высокого замка (водопровод и канализация не обязательны),все прошло бы не в пример легче. Но степь выглядела очень уж пустой,необставленной, скучной. А Сварог был неистребимо городским. Степь (пусть иназывавшаяся иначе) старательно и яро пыталась убить его и в стране Аллаха, и встране Льва, в степи пропал без вести отец, степь уже два года держала егоздесь в плоской тюрьме без стен. Степь меняла облики и названия, степь ни разуне задела ни осколком, ни пулей, но всегда оставалась злокозненной плоскостью,богатой лишь необозримыми горизонтами да изредка – горами.