— Точно так, господин, Мэгги Северянка, так её и кличут.

— Хм.

Недобро глянув, ужасный человек повернулся к евнуху.

— Среди выродков моего племянника были косноязычные?

Тот склонился в поклоне.

— Нет, мой господин. Слишком яркая примета, о такой мне доложили бы. Не сомневайтесь. Все там. — Кивнул на груду тел посреди двора. — Три сына, три дочери от жены и кадины

— Тогда…

Голову Ирис бесцеремонно повернули вправо-влево, рассматривая.

— Дурнушка.

— Не скажите, мой господин. Может и расцвести. Видел я таких…

Старик, наконец, убрал колючие пальцы с девичьего личика.

— Хорошо. Пусть остаётся. Покажешь мне её через пять лет.

Больше в их сторону никто не глядел. Лишь помощник евнуха энергичным жестом указал Мэг на стайку пленниц, исчезающих в дверях гарема.

— Девчонку туда. Можешь побыть с ней, чтобы не пищала.

…Потом был унизительный осмотр, когда заставили показать и груди, пусть у девочки ещё и не наметившиеся, и самое стыдное место, и даже трогали и больно нажимали; для чего-то заставляли присесть над жаровней с чистым просеянным песком… Неизвестно, через что ещё заставила бы пройти Ирис злющая баба с бровями столь густыми, что они сливались в единую линию, но тут вмешался пожилой лекарь — наверное, тоже евнух, раз уж свободно ходил на женской половине.

— Полегче, уважаемая Фатима, приберегите свой пыл для взрослых девушек, а это всё-таки ребёнок. Какие у неё могут быть женские болезни?

— Откуда мне знать? — огрызнулась лекарица, но с какой-то неохотой. — Делаю, что положено, мой господин. Ну и что, что ребёнок. Сами знаете, иногда спросом и такие пользуются, возись с ними потом…

— Фатима!

Лекарь взглянул строго поверх больших круглых стёклышек на носу — и баба сдулась. Бросила девчонке её же кафтанчик.

— Одевайся. И шагай к тем, — мотнула головой в сторону отобранных уже девственниц. — Пойдёшь со всеми в общий зал, там вас рассортируют по десяткам.

— Нет-нет, сперва ко мне, — вежливо, но непреклонно прервал лекарь. — Уважаемая, вы же видите, эта девочка напугана; к ней нужен особый подход. Я хотел бы переговорить с ней, успокоить, а уж потом решить, оставаться ли ей вместе с остальными наложницами, либо сперва подлечить. Она может нуждаться в моей помощи.

И почему-то бабища не возразила. Видать, не она была здесь самой главной. Да ещё поклонилась господину лекарю, словно признавая, что погорячилась недавно, и прося прощения.

Немолодой табиб лишь кивнул в ответ. Увлёк Ирис ближе к высокому зарешеченному окну, развернул к свету.

— Не бойся, дитя, я всего лишь хочу тебе помочь. Я видел, как ты, увы, разговариваешь, вернее — пытаешься говорить, и хочу понять причину твоего косноязычья. Открой-ка рот пошире, покажи горло… язык… Не закрывай… — Тёплые суховатые пальцы коснулись шеи, прощупали гортань, прошлись под нижней челюстью. — Скажи что-нибудь, только не волнуйся.

«Не волнуйся»? Когда там, во дворе, ещё не остыли те, с кем только вчера она играла в саду в догонялки? И их не слишком добрые матери? Да, они шпыняли её то и дело, но как страшно умерли! Эта кровь… Кровь…

Часто задышав, она лишь помотала головой. На глаза навернулись слёзы. Мэг, тенью замершая в сторонке, всхлипнула.

— Девочка моя, что же это? Неужто от страха?

Лекарь глянул на неё пристально — и покосился на суровую лекарицу. Та, удалившись за переносную ширму, шипела на плачущую девицу, прочие поскуливали в сторонке, кто белые как мел, кто с пылающими щеками. Никому не было дела до маленькой пленницы.

— Ты ведь раньше говорила нормально? — отчего-то шёпотом спросил старик. — Тс-с… Это не обязательно знать всем… Женщина Мэг, подойди-ка ближе, ответь за неё.

Ирис, отчаянно заморгав, кивнула. Нянюшка торопливо зашептала:

— Точно так, господин Аслан-бей… — и вдруг осеклась.

Они с лекарем обменялись долгими взглядами. Ирис вдруг показалось, что за большими круглыми очками дедушки-табиба промелькнуло… узнавание? Но вот он отвёл глаза и задумчиво огладил седую ухоженную бородку.

— Что ж…

Потёр занывшую, по-видимому, поясницу. Поманил к себе Мэг.

— Пойдёмте-ка со мной, милые, и ничего не бойтесь.

Подвёл их к новому главному евнуху.

— Уважаемый Махмуд-бек, я слышал распоряжение нашего повелителя касательно этой девочки. Но в целях лучшего исполнения настоятельно рекомендую вам оставить её на время — повторюсь, на время — при матери. Или мать оставить при ней, это уж как вы решите. Видите ли, у меня есть основания полагать, что рядом с родным человеком дитя будет спокойнее, а, значит, к ней быстрее вернётся способность к нормальной речи. Похоже, её порок был вызван недавнишним потрясением. Это бывает, знаете ли… Я послежу за ней месяц-другой, и тогда уже пойму, насколько это излечимо.

— Косноязычие не лечится, — буркнул грузный полумужчина. Спохватившись, склонился в лёгком поклоне, добавил, будто извиняясь: — Во всяком случае, так говорят многие учёные мужи. Но вам, уважаемый Аслан-бей, я полностью доверяю. Думаете, это пройдёт?

— Дайте ей привыкнуть к новой жизни и успокоиться, и тогда я смогу точно определить степень заболевания, равно и то, поддаётся оно исцелению или нет. В последнем случае — я смогу хотя бы сгладить его проявления.

— Как скажете. Однако…

Капа-агасы колебался. Впереди для взращивания «цветка», о котором он так неосмотрительно упомянул, было отмерено пять лет, и, ежели за это время прославленный целитель, которому покровительствует и доверяет новый султан, научит девчонку говорить гладко — честь ему и хвала. Иначе придётся ей так и притворяться немой, чтобы заиканием не испортить красоты, которая обещала расцвести однажды. Не заговорит — останется хотя бы в танцовщицах, или в музыкантшах.

— Обучаться со всеми ей ещё рано, — продолжал лекарь невозмутимо. — Приставьте её к нетрудной работе: чтобы и не надрывалась, и была при деле. Надеюсь на вас, уважаемый, а пока что вернусь к своим обязанностям. Но помните, что об этом ребёнке мы ещё поговорим.

… Конечно, и речи не шло о том, чтобы вернуться в их с Мэгги родную и уютную комнатку. Это было равноценно тому, чтобы, крикнуть на весь мир: смотрите, у рабынь, оказывается, отдельные покои! Сразу набегут любопытные, начнут выяснять: да кто они такие, и чем заслужили неслыханную милость? Так и пришлось бы им занимать угол в общей спальне для слуг, если бы не похлопотал за них тот самый Аслан-бей. Во всяком случае, каморка, которую выделила им новая смотрительница гарема, едва ли не суровее густобровой Фатимы, была хоть и крошечная, но с окном, большим топчаном и даже с жаровенкой — для обогрева в прохладную пору. Конечно, не хватало привычных мелочей для уюта и тепла, но… Возвращаться за ними в «родную» комнатушку было опасно.