Толкает их в меня, вызывая внизу живота жар и сладкую тяжесть. — А это только моя прелюдия.

Я слышу порочные, влажные звуки, но не могу ничего ответить, лишь хватаю ртом воздух. Пульс зашкаливает, перед глазами плывут круги, а потом…

Потом Захар требует возмутительную вещь:

— Давай, моя хорошая, кончи…

И я вскрикиваю и снова задыхаюсь от оргазма такого невероятно-сильного, что на секунды исчезает и сам Захар, и его рука, и стол подо мной, и кабинет, да сам мир схлопывается до одного яркого, невыразимого словами ощущения, завладевшего мной, сотрясавшего мое тело как в судорогах…

Я прихожу в себя в руках Суворова. Он больше не берет меня своими крупными пальцами, а обнимает, покрывая лицо и шею нежными поцелуями, и смотрит так, будто впервые меня увидел.

А я возмущена тем, что он со мной сделал на этом столе, где наверняка трахал свою Ирочку, и тем, что чувствовала сейчас…

Моя ладонь сама взлетает и оставляет на щеке мужа хлесткую пощечину.

— Ты — животное! — кричу и вырываюсь.

Захар отпускает меня, даже отступает на шаг. Я никогда не била мужа по лицу, однако ни капельки не жалею что сделала.

Меня все еще колотит. Но уже от негодования и непонимания.

Соскальзываю со стола на пол, и ноги сразу же подгибаются. Едва не упав, я хватаюсь за столешницу. От злости немного кружится голова. Кое-как справляясь будто не с моим телом, натягиваю топик, беру с пола сумочку и медленно иду к двери.

Между ног горит и мокро так… Мне кажется, от меня за километр пахнет сексом.

— Таким сексом заниматься — опасно для жизни! — оборачиваюсь я к Суворову. — Ты мог мне что-нибудь сломать… — окидываю взглядом здоровенную фигуру мужа, его крупные пальцы… — бык!

— Вот потому я драл ту шалаву — мне нравится жесткий секс. А тебя я в постели люблю.

Он признался. Сказал прямо, что между ним и Ирой все было. Теперь это не спишешь на разбушевавшуюся фантазию, слуховые галлюцинации или подлянку ревнующей его поклонницы. Я услышала эту горькую правду от самого мужа. И как бы он сейчас ни объяснял предательство, мне этого не принять.

— Замолчи… Я не хочу ничего слышать о твоих шлюхах! Я подаю на развод, — снимаю с дрожащей руки кольцо и кладу его на стул, стоящий у стены около двери.

Глава 4

Быстро смахнув со щек слезы, перешагиваю порог кабинета и встречаюсь с Ириной, которая топчется здесь. Какая она дрянь… просто бессовестная шлюшка.

— Подслушиваешь? — улыбаюсь ей сквозь слезы.

— Всегда интересно наблюдать, как исполняются самые сокровенные мечты! — щебечет она, ни на секунду не смутившись.

— Мечтаешь о Захаре?

— Он — олицетворение огня. Сжигающее все на своем пути бедствие, а я зажигалка, которая контролирует силу его пламени, — вполголоса заявляет она, словно боясь, что Суворов может услышать.

Но это не мешает Ире ликовать и широко улыбаться. Как же она меня злит и ранит одновременно.

— Ты всего лишь неотесанная дура, которая питается объедками со стола жены. Не попадайся мне на глаза, иначе я тебя убью.

Толкнув Иру плечом, быстро ухожу прочь. Даже оборачиваться не хочется. Для меня сейчас мир только впереди, а все, что за спиной, будто превращается в пепелище.

Действительно, Суворов — необузданный огонь. У него получилось уничтожить мое прошлое и наши планы на совместное будущее…

По пути к дому сидя в такси, я то и дело трогаю свой безымянный палец на правой руке. Я так привыкла носить кольцо, что теперь испытываю дискомфорт, но успокаиваю себя словами Кати о том, что время лечит все.

***

— Я когда говорила тебе не спешить, то не имела в виду приезжать после обеда! — ворчит мама, провожая нас с Аленой в прихожей своей квартиры. — Из-за тебя я опоздала на гирудотерапию!

— Гирудо… что? — хмурюсь я, помогая надеть доченьке маленький рюкзачок. — Терапию? У тебя какие-то проблемы, мам?

Она закатывает глаза и театрально вздыхает.

— Для твоего понимания выражусь проще — пиявки. Они отлично обновляют кровь и улучшают внешний вид.

— А… ты об этом…

В погоне за вечной молодостью моя мать готова на все. Она родила меня в тридцать, сейчас ей пятьдесят шесть, но окружающие дают ей едва ли больше сорока. Она тщательно следит за фигурой и питанием, а пенсионное удостоверение никому не показывает.

Своего отца я не видела. Знаю только со слов мамы, что «он был неблагодарным козлом». Все мое детство прошло с отчимами, менявшимися как календари на каждый новый год. Только последние пару лет мать живет одна.

Собрав Алену, глажу ее по головке:

— Все, солнышко, поцелуй на прощание Римму.

Называть себя бабушкой моя мать категорически запрещает.

— Пока, Римма! — говорит Аленка.

— Всего доброго, моя хорошая, — ласково обнимает внучку и тоже целует. — Я уже скучаю по тебе.

— Я еще приеду в гости, и мы опять будем есть авакаду.

— Конечно, Аленушка, приезжай.

Взяв дочь за руку, выходим из квартиры.

Спустившись из многоэтажки во двор, Аленка вертится по сторонам, привычно ища машину папы.

Я на работе человек подневольный, поэтому свободное от садика время Аленка чаще проводила с Суворовым. Захар сам себе начальник и может в любое время побыть с дочерью. Но теперь все изменится.

— А где же папа? — удивленно спрашивает Алена, так и не найдя знакомый внедорожник.

— Папа на работе очень занят.

— Но он же обещал свозить нас в кино!

— Не получится у него. — Да и у меня после случившегося совсем нет настроения. И в голове все еще не укладывается… — Поедем домой с дядей-таксистом.

Аленка понуро опускает голову, но не возражает. Распахиваю заднюю дверцу такси, на котором я сюда и приехала, и сажаю Аленку в бустер.

— Здравствуйте, дяденька таксист, — грустно вздыхает Алена.

— Здравствуй, — приветливо отзывается мужчина и достает из отсека между передними креслами маленькую карамельку. — Угощайся.

— Я не беру конфеты у незнакомых дядей, — это в Аленке говорит воспитание Суворова.

Захар оберегает дочь, как хищный коршун, и учит ее быть осторожной.

Да и у него самого приятелей половина города, а по-настоящему близких друзей можно пересчитать по пальцам одной руки.

Всю дорогу до дома дочь не проронила ни слова, молчит моя маленькая и только смотрит в окошко. Она не капризничает — нет у нее привычки топать ногами и клянчить, но я понимаю, насколько ей сейчас обидно.

Аленка не виновата в нашей ссоре с Захаром, как и в том, что все, что мне сейчас действительно хочется — это свернуться клубком в кровати и долго выть в подушку.

— Алена, —