— Ну так пошли, — сказал Белый. — Давай прогуляемся. Не нарушим мирный сон советских служащих и членов их семей?

— Сиди, Белый, — заявил Махан. — Сам схожу, перетру с Сычом. Время позднее, он наверняка спит. Ты Карася посторожи, лады? Я скоро. Не удерете отсюда с деньгами-то? — Он хохотнул, стараясь скрыть беспокойство, внезапно охватившее его, и стал выбираться из машины.

— Подожди, Махан, — сказал Белый.

— Чего тебе? — Нога уголовника ступила на землю.

Белый не ответил. Рука с полукилограммовым окатышем, который он украдкой подобрал полчаса назад, проделала короткую дугу и врезалась в затылок Махана. Череп не треснул, но его содержимое пришло в негодность. Махан рухнул головой на руль, руки его безжизненно повисли.

— А? Чего? — Карась захлопал глазами.

Сообразил он не быстро, освещенности не хватало.

— Ничего, — проворчал Белый, — не обращай внимания.

Бить тем же камнем было неудобно. Он бросил его под ноги, ударил по виску урки тыльной стороной ладони. Голова Карася загуляла, словно маятник, глаза закатились. Белый двинул его вторично. Карась ударился ухом о дверь, вроде обмяк, но мигом очухался, завизжал как поросенок, распахнул дверцу. Белый схватил его за шиворот и поволок на себя, на заднее сиденье. У урки трещал позвоночник, он извивался, выплевывал слюну, сучил руками, схватился за мешок с деньгами. Зачем, спрашивается? Обкусанные ногти рвали мешковину, из нее вываливались пачки денег.

— А вот этого не надо, дружище, — прохрипел Белый, отрывая пальцы Карася от мешка, — это реквизит, его надо вернуть, а то я отправлюсь по этапу с тобой за компанию.

Карась едва не резанул ногтями по щеке Белого. Он ведь мог бы нарисовать отметину на всю оставшуюся жизнь. Белому пришлось перекрутить его, согласно правилу буравчика. Карась как-то странно выгнулся, зарылся головой в пространство между передними сиденьями. Убивать этого типа Белый не хотел.

— Ты что делаешь, сука? — сипел, надрывая горло, Карась. — Ты кто такой, ты что творишь, падла гнойная?! Тебе конец, ты знаешь об этом?

Какая только нечисть ему об этом ни говорила, и ничего, дожил до тридцати трех. Прямо как Христос, которого почему-то невзлюбили коммунисты, хотя парень для своих времен был вполне ничего. Он снова пару раз двинул Карася в висок, на этот раз кулаком.

Но эффект от этих ударов оказался совершенно неожиданным. Карась снова изогнулся, теперь в другую сторону, взвыл, как волк. Защелкали зубы, замелькали черные ногти в угрожающей близости от лица.

Белый отпрянул, выпустил на миг свою строптивую добычу. Он и моргнуть не успел, как Карась вертлявой змейкой вытек из машины, помчался, кашляя, со двора и провалился в темноту. Белый ругался в тесном салоне, бился головой о низкий потолок. Он бы выскочил, догнал бы этого обормота, да у правой двери громоздились мешки с деньгами. Оставалось воспользоваться левой дверью, что удлиняло путь.

Белый выкатился наружу, помчался в обход капота, споткнулся и растянулся на земле в полный рост. Надо же, такая оплеуха напоследок! Все шло нормально, пусть с шероховатостями, и вот такой конфуз под занавес перед аплодирующей публикой.

Он выронил пистолет, подобрал его, кинулся в темноту, нарвался на кустарник, встал и замер. Не слышно ли чего? Да ни черта! Уплыл Карась!

Белый попятился, заспешил к машине. Три двери из четырех были распахнуты. Махан на руле еще не очухался, но уже подавал признаки жизни — вздрагивал, квохтал, как несушка. Деньги по-прежнему лежали на заднем сиденье. В округе было тихо, никто не проснулся.

Интуиция подсказывала Белому, что Карась ушел и за деньгами вкупе с праведной местью не вернется. Урка сообразил, что попал в замес и искушать судьбу не стоит. Уйдет на дно и к своим не вернется — знает, что получит по дыне. В принципе шут с ним, с Карасем. Мелкая испуганная сошка. От него ничего не зависит. Есть рыбы покрупнее, и они уже в сети.

Махан оторвался от руля, обволок пространство мутным взором. Белый ударил его рукояткой пистолета по затылку. Мол, поспи еще. Мне нужно привести в порядок мысли. Сейчас и товарищи должны сюда подтянуться. Что-то они отстали. А ты пока отдохни. Последняя ночь на воле. Потом арест, следствие, трибунал и высшая мера наказания, которую ты, конечно же, сполна заслужил.

По длинному коридору областного управления НКГБ сновали люди в офицерской форме. Щуплый лейтенант с оттопыренными ушами вынес из кабинета огромную стопку документов. Ее вес явно превышал его физические возможности. Он пересек коридор на подгибающихся ногах, ввалился в помещение, расположенное напротив, и только там уронил папки. Хлопнуло так, словно бедняга застрелился, не вынеся всех тягот и лишений воинской службы.

Белый подавил смешинку, сделал серьезное лицо, устроился поудобнее, закинул ногу на ногу, обнял сцепленными ладонями коленку. Он сидел на стуле, стоявшем у стены в дальнем конце коридора, и набирался терпения. Сейчас этот человек был совсем не похож на вчерашнего представителя архангельского воровского сообщества. Возможно, причиной тому было совсем иное выражение лица или же мундир капитана Красной армии, сидящий на нем практически без изъянов. О прежнем образе свидетельствовали лишь щетина, которую он не спешил удалять, да муть, не рассосавшаяся в зеленых глазах.

В здании кипела активная жизнь. Заведение работало, боролось с отдельными проявлениями угроз государственной безопасности.

За пределами управления шумел и строился Мурманск — последний город, основанный в Российской империи. Это событие произошло в 1916 году. Его окрестили Романов-на-Мурмане, а уже через полгода, после Февральской революции, он обрел свое нынешнее название.

В другом конце коридора, недалеко от вестибюля, шумели люди, лязгало железо. Солдаты под присмотром офицеров таскали в машину оцинкованные ящики. Несколько отделов переезжали в новое здание, построенное недалеко от портовых причалов.

Мимо прошли два капитана — Григорьев и Ещенко. Они шли курить на лестницу черного хода, кивнули коллеге, он ответил им тем же. Хорошо, что не майоры. Тогда пришлось бы вставать, отдавать честь.

Усталость не проходила. Она намертво вклеилась в организм, и изгнать ее не помогал никакой сон.

Из третьей по счету двери вышел грузный, чем-то недовольный майор Афанасьев, побрел к выходу, даже не глянув на капитана. Ему навстречу, со стороны вестибюля, шагал майор Сомов, заместитель начальника следственной части. На работу пришел, задержался где-то. Всякое бывает. Дверь Сомова была второй по счету.

Он вставил ключ в замок, который всегда заедал, начал бороться с проржавевшим пружинным механизмом. Майор насилу открыл дверь, вытащил ключ и только после этого заметил капитана.

Тому пришлось подняться. Субординация!

— Приветствую, Андрей Григорьевич. — Сомов улыбнулся, подошел, протянул руку капитану.