Сам Пётр Макарович Маничаров его не встречал, так как ещё не вернулся после очередной карточной игры у князя Юсупова.

Несмотря на ранний час, Бетанкуру подали фаршированную каштанами утку, горячие блины со сметаной и черной икрой. Августин очень удивился. Он не думал, что каштаны употребляют в пищу ещё где-нибудь, кроме Франции и Испании. После французской революции эти съедобные плоды вошли в моду и стали неотъемлемой частью парижской кухни, однако то, что их умеют великолепно готовить и в России, для него оказалось полной неожиданностью. Бетанкур обожал каштаны, он называл их черными трюфелями. Позднее управляющий объяснил Бетанкуру, что в Петербурге половина русской кухни — французская. В доме же армянина Маничарова всё старались делать на французский лад, но, так как сам мсье Пиррон во Франции никогда не был, не всегда получалось удачно.

Как только Бетанкур приступил к трапезе, дом Маничарова заходил ходуном: лакеи забегали, горничные засуетились, истопники принялись рьяно подбрасывать дрова в камины и печи, швейцар, бывший екатерининский драгун, вытянулся по-военному у парадных резных дверей, даже настенные механические часы из золоченой и патинированной бронзы сначала страшно зашипели, а потом громко и мелодично забили.

— А, гниды, — послышался снизу зычный голос хозяина, — стоит дом на полчаса оставить, как всё прахом пошло. Где Федька? Подать сюда шельмеца.

Откуда-то срочно привели заспанного седого мужика в ситцевом исподнем, помощника управляющего.

— Я тебя что просил? — закричал Маничаров, угрожающе застучав тростью по мраморному полу, на котором в шахматном порядке чередовались белые и черные клетки.

— Что? — заспанно, но не испуганно, сверкая ещё крепкими зубами, переспросил Фёдор.

— Свечку за здравие в церкви поставил?

— Поставил.

— Попу денег дал?

— Дал.

— Он Бога просил, чтобы я сегодня ночью в карты не проиграл?

— А я почём знаю? Наверное, просил, я при нём свечку не держал. Если бы вы мне столько денег дали, я бы до самого Бога сам дошёл и всё бы Ему про вас обсказал. Уж мы б с Ним столковались.

— Не богохульствуй, — скидывая с плеч и передавая швейцару шубу на собольем подкладе, процедил сквозь губу выпивший Маничаров. — Руки-ноги отнимутся! Язык отсохнет! Над Богом смеяться грешно.

— А над людьми? — поинтересовался Фёдор.

— А что над людьми? — закатил глаза Маничаров. — Люди — грязь. Только прикажи — бабы новых нарожают. Где Пиррон?

— Иностранца принимает, — пояснил помощник управляющего, пряча в штаны ладонь, когда-то помятую колесом мортиры и оттого всегда скрюченную.

— Какого иностранца? Родственника? Гнать всех дармоедов в шею. Чтобы духу их в моем доме не было.

Сорокалетний Маничаров, тяжело пыхтя, поднялся по широкой мраморной лестнице на второй этаж, шумно задев коленом кресло, обитое голубым гризетом, опрокинул его на пол и, скользя по инкрустированному паркету, прошел вдоль трельяжа. Слуга в ливрее, держа в одной руке канделябр с шестью свечами, распахнул перед ним дверь в столовую, где за овальным столом, накрытым белой скатертью, сидел Августин Хосе Педро дель Кармен Доминго де Канделярия Бетанкур-и-Молина.

— Августин, — подпрыгнув от восторга и радостно разведя руки в стороны, закричал Маничаров. — Я вас уже пятые сутки жду. Николай Петрович Румянцев справлялся о вас. Как вы? Как доехали?

На потолке пухлые купидоны, оседлавшие дельфинов, увидев такую трогательную встречу, затрубили в раковины и принялись весело кружить вдоль берегов озера, в центре которого возвышалась мраморная стела.

— С мелкими приключениями, — бодро встав из-за стола и дружески обняв хозяина, ответил Бетанкур.

— Что вы пьете? — удивился Маничаров. — Клюквенный морс? Какая гадость! Они вам даже пива не предложили? Шампанского! — повелительно крикнул он управляющему.

— Позвольте, но какое шампанское в столь ранний час? — смутился Бетанкур.

— Какой ранний? — удивился Манучаров. — У меня ещё вечер не кончился, да и вы, я вижу, после дороги не спали. Ты что стоишь? — накинулся он на Пиррона. — Не слышал, что я сказал. Шампанского!

Принесли шесть бутылок французского шампанского без этикеток, явно доставленных в Россию контрабандным путем через Англию или Голландию.

— Сегодня во дворце князя Юсупова кастраты из Флоренции великолепно пели арии на слова аббата Метастазио, — проговорил Маничаров. — А вы любите музыку?

— Люблю, — недолго подумав, ответил Бетанкур.

— А какую? — стал допытываться Пётр Макарович, отпивая из хрустального бокала первый глоток шампанского.

— Барочную. Плейеля, Гайдна…

— В России барочную музыку почитают за дурной вкус. — И неожиданно признался: — А мне вот нравится, как играют кобзари.

— Кто такие кобзари? — полюбопытствовал Бетанкур.

— Украинцы, они играют на кобзе — щипковом инструменте, очень красивом.

— Вроде балалайки?

— Нет, скорее гуслей. А когда приедет ваша жена с детьми? — заботливо поинтересовался Маничаров. — Если не ошибаюсь, у вас их трое?

— Четверо, — ответил Бетанкур. — Каролина, Аделина, Матильда и четырёхлетний Альфонсо. Ожидаю, что в Петербурге они будут в марте.

— Тем же маршрутом, что и вы?

— Думаю, да. На голландском корабле до Ревеля, а там в почтовой карете через Копорье в Петербург.

— Девка нужна? — совсем неожиданно для Бетанкура поинтересовался Маничаров.

— Зачем? — удивился испанец.

— Как зачем? — не понял Пётр Макарович. — Пока жена не приехала — нужду справить. Только вчера из Пензы мне трех совсем молоденьких и ещё не испорченных прислали. Сам ещё не пробовал. Уступаю.

— Слышал, скоро царь у вас собирается крепостное право отменить, — поинтересовался Бетанкур.

— Собирается, — согласился Манучаров. — Сперанский даже реформу готовит, но ничего у них не выйдет.

— Почему?

— Потому что первый крепостник в России — православная церковь, а своих крестьян и землю она никому не отдаст.

— Ну, так отберут, как сделали во Франции, — предостерег Бетанкур.

— Вот когда отберут, тогда и отберут, а пока свою собственность попы даже царю отдавать не намерены… Ну, пора и спать, — посмотрев на часы и сильно зевнув, сказал Пётр Макарович. — Сегодня вечером за ужином или за обедом потолкуем обо всем. А вы письмо от Бреге привезли?

— Должен был привезти, — осерчал Бетанкур, — но оно осталось в украденном саквояже.

Год назад Августин де Бетанкур уже приезжал в Петербург по приглашению князя Румянцева, чтобы познакомиться с городом и оценить свои перспективы. Первый визит в Россию испанский генерал назвал «tentar el vado»[2]. Внимательный читатель газеты «Санкт-Петербургские ведомости» 19 ноября 1807 года мог прочесть следующее: «Из Гродно, гишпанской службы генерал Петанкур, живет в трактире “Париж”».