Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не брехло он! Фантазёр просто… кажется ему всё… Да и кому бы не казалось, если ещё в детстве столько раз по маковке дубиной огрести. А в прошлом году мой внук победил! Я ему ещё свои старые награды примерить давал…
— Какие награды, старый врун? Да я те, помнится, ещё сорок лет тому назад три ребра палкой прогладила и коленную чашечку размозжила! Эх, где мои семнадцать лет…
За короткое время у меня сложилось стойкое убеждение, что все представители мужской части населения были повальными чемпионами по задиранию юбок, а вся женская половина ни разу не позволила задрать себе юбку, успешно отбиваясь палкой от увечных конкурсантов. Кто же тогда и каким образом мог быть чемпионом, непонятно…
Подумав, я тихо спросил у мэра:
— Вы, вероятно, тоже были чемпионом по задиранию юбок?
— Да! — обрадовался он. — Как вы узнали? Я ведь стараюсь об этом не говорить, положение ко многому обязывает, такое легкомысленное прошлое… Но это было чудеснейшее время! Ни одна из них не могла до меня дотянуться палкой, я ловко ускользал от всех, а задранные мною юбки так и мелькали, так и мелькали… Но смотрите, первая партия!
Выход пяти девушек и чертенят не произвёл на меня ровно никакого впечатления, хотя публика ревела от восторга и азарта. Юбки были задраны всем! Но четверых не самых ловких чертенят унесли с дорожки в полном отрубе. Я чувствовал себя неуютно, словно находился на узаконенном традициями акте членовредительства. А малыш, умудрившийся задрать аж четыре юбки, приплясывая, спешил к нашему столику…
— Ты герой, — откашлявшись, произнёс я. — Когда вырастешь, приходи к нам в полицию, нам нужны такие отчаянные парни. То есть если вырастешь…
Шеф удовлетворённо кивнул, довольный моей речью, а мэр наградил победителя тяжеленной серьгой в ухо в виде перевёрнутой звезды Давида. Она была больше головы чертёнка и провисала почти до самой земли, так что он пошёл, прижав голову к плечу, согнувшись набок, но терпя эти неудобства, донельзя гордый собой.
— Таких давали всего четыре, и у меня одна из них, — шепнул мне комиссар со сдержанным достоинством.
Кто бы сомневался в правдивости этого признания.
Меж тем девушки готовились ко второму кругу…
— А сейчас будет конкурс для чертенят постарше. Всех участников обливают водой, чтобы усложнить задачу, — просветил меня мэр. — Все скользят, падают, так куда трудней задрать юбку и увернуться от палки. Начинаем!
И сразу пять-шесть вёдер с водой взметнулись вверх, зрители взвыли от восторга в предвкушении зрелища. Возможно, поэтому на вопли одной полной девушки-участницы не сразу обратили внимание. И только когда она начала кататься по земле, когда резко смолкла музыка, я вскочил с места. Пока шеф пытался меня остановить, пока пользующиеся случаем чертенята шесть раз подняли ей юбку, пока мне удалось растолкать смеющуюся толпу, бросившись ей на помощь, пока мэр смог навести хоть какое-то подобие порядка, прошло, наверное, минут десять… За это время несчастная потеряла сознание.
— Святая вода, — прорычал я, подхватывая её на руки. Я не мог ошибиться, ожоги были слишком характерными, мне приходилось сталкиваться с подобным на занятиях по криминальной медицине.
Кто мог пронести святую воду на детский конкурс?! За годы службы я, конечно, видел и более страшные вещи, но столкнуться с такой бесчертячестью здесь, в Мокрых Псах, где по отчётам ничего подобного не случалось, по крайней мере, лет сто… С этим надо будет срочно разобраться, но сейчас надо думать о другом…
— Полиция! Полиция! — закричал кто-то прямо над ухом.
— Спокойно, я полиция, сержант Брадзинский. Позовите лучше врача!
Народ продолжал галдеть, праздник был смят, взрослые спешно уводили детей. Я огляделся в поисках шефа, но его рядом не было. Передав бедняжку подоспевшей «скорой помощи», я принял командование на себя, по горячим следам выискивая подозреваемых. И зацепил сразу двоих!
Первым был слепой ветеран последних ангельских войн, кстати, крылатый десант святого Михаила как раз использовал бомбы со святой водой против нашей пехоты. Ветеран что-то поднял с травы и с подозрительно прямой спиной заспешил с поля. Пришлось догнать и попросить показать, что у него там. Он возмущался и тряс медалями, но потом признался, что подобрал чей-то упавший сотовый телефон. А когда я начал проверять документы, то при детальном рассмотрении его удостоверение инвалида оказалось фальшивым. Это был не ветеран, а вор и шулер. Пришлось задержать. Я передал его подоспевшему капралу Флевретти, который его не знал («Не из местных, месье!»), и попросил отвести в участок для дальнейшего разбирательства, а сам продолжил поиск.
— Что случилось? — За моей спиной неожиданно возник запыхавшийся шеф.
— Где вы были?
— Да прямо здесь. А что произошло?
Я обрисовал ситуацию. Он взволнованно кивнул.
— Вы что-нибудь видели? Что-нибудь подозрительное? Как это могло случиться? Есть зацепки?
— Пока нет, — вынужденно признал я. — Но мы ищем.
Комиссар снова кивнул:
— Продолжайте.
У него был растерянный и даже слегка напуганный вид. Не думаю, что и я сейчас выглядел лучше.
Вторым подозреваемым был высокий лысый чёрт в форме почтальона, вернее, не совсем подозреваемым, мне показалось необычным только одно — перчатки на руках. Они были тонкие и облегающие, но посреди лета! Это не могло не вызвать вопроса: «Зачем?» Кроме того, я припомнил, что он одним из первых кинулся на помощь девушке и до сих пор находился рядом с ней, кричал и суетился, в общем, всячески мешался под ногами полиции и санитаров. Но намеренно он это делал или из глупости и желания помочь?
Я хотел подойти к нему и задать пару вопросов, но шеф как будто прочитал мои мысли.
— Вы смотрите на руки нашего почтальона месье Сабнака? Ха-ха. Выбросьте из головы. Он у нас со странностями, в любое время года ходит в перчатках, я, собственно, и не припомню, видел ли я его когда-нибудь без них. А ведь он у нас уже два года на почтовой службе.
Девушке тем временем оказали медицинскую помощь. К счастью, ожоги были не такими сильными, какими казались вначале. И тем не менее её всё же пришлось госпитализировать. Врачи обещали сделать всё возможное и невозможное. Видя, что «скорая» отъезжает, я задержал их, попросив дать мне одну минуту.
— Только минуту. Состояние очень тяжёлое.
— Вы что-нибудь видели? — спросил я пострадавшую, осторожно взяв её за руку.
Она открыла глаза. Взгляд у неё был как у больной коровы, и такой страдальческий, что сердце сжималось. За все три года полицейской службы я так и не привык к чужой боли. Иногда это очень мешает работе, особенно в ситуациях, подобных этой, когда нужно максимально сохранять отрешённую чёткость мышления. Ужасно злюсь на себя за это. Видимо, настоящим профессионалом мне не стать, не хватает хладнокровия.