Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она шмыгнула круглым пятачком, личико перекосилось (но от физических страданий или от душевных?), и покачала головой.
— Я… ничего не помню… я… всё так неожиданно и больно… мама…
— Всё будет хорошо.
Я ободряюще сжал её руку и кивнул санитарам. Они задвинули носилки в машину.
Отходя назад, я с кем-то столкнулся спиной. Ну кто тут лезет под руку?! Я оглянулся, собираясь сделать строгий выговор, и увидел миловидную чертовку лет двадцати трёх, в невероятном мини, с глубоким декольте и с профессиональным фотоаппаратом в руках. Что-то в том, как она отпрянула, показалось мне очень знакомым…
— Вы лезете под санитарную машину, мешаете врачам.
— Я здесь тоже не в куклы играю, — буркнула она в сторону, вжимая голову в плечи и всем видом показывая, что ей крайне некогда.
Ах вот это кто! Ну-у на этот раз я её так не отпущу.
— Это вы за мной следили ночью? Фотографировали и опубликовали эту злобную вымышленную статью? Вы знаете, что вам полагается по закону о клевете? А что сейчас здесь делаете? Ходите за мной по пятам и вновь собираете материал для своих газетных инсинуаций…
— Вот ещё! Сколько вопросов, и все о вас. Я должна написать заметку о празднике. А теперь ещё и об этом… кошмаре!
— Понятно. Только, кажется, в суматохе вы забыли надеть юбку, — фыркнул я. А сам невольно отметил, какие у неё глаза, огромные зелёные озёра, в них целый мир, они так и вытягивают душу.
— Я надела юбку!
— Простите? Задумался…
— Я говорю, что надела юбку!
— Простите ещё раз, я подумал, это просто широкий ремень. Теперь понятно, почему он с бахромой, а то казалось, что просто поистрепался.
— Да, слегка, потому что его носила ещё моя бабушка, — съязвила она. — Тогда и вы простите меня, но я должна делать свою работу. Как и вы свою!
И, перекинув сумочку поудобнее, она решительно зашагала прочь.
— Ваша работа — писать клеветнические статьи на полицию? — повысив голос, поинтересовался я ей вслед.
Она обернулась, её лицо горело возмущением, а глаза-озёра превратились в бушующие океаны.
— Поиск истины. Так же как и у вас.
Я фыркнул. Ну конечно, полиция и журналисты — близнецы-братья…
Мы с капралом оцепили жёлтыми ленточками место преступления. Исследовали его дюйм за дюймом. Но ничего, за что можно было бы сразу зацепиться, не увидели. Вечером я заехал в больницу навестить пострадавшую. Её звали Селия Кадабрус, из северных чертей, крупная девочка.
— Вам точно никто не желал зла? — спросил я, раскрывая блокнот.
— Нет, кажется, никто, — еле слышно пролепетала она. — То есть… я не помню.
— Постарайтесь вспомнить, — мягко попросил я.
— Бабушка мне часто желает, когда я отказываюсь мыть её кошек. Потом ещё сосед как-то пожелал, когда мой Орф его укусил.
— Орф — это кто?
— Моя двухголовая собака.
Я покивал, записал эту скудную информацию и, поблагодарив и пожелав девушке скорейшего выздоровления, попрощался с ней и вышел в коридор.
Там я опять чуть нос к носу не столкнулся с этой эмансипированной журналисткой.
— Мадемуазель, если вы продолжите вмешиваться в нашу работу, я вынужден буду арестовать вас за помехи в деятельности полиции.
— Но все честные черти должны знать правду!
— Преступность от этого не уменьшится, а поимке преступника ваше вмешательство может помешать. Он же тоже читает газеты.
— Вы на самом деле такой грубый солдафон или только притворяетесь? Если дадите интервью, я от вас отстану. — Не дожидаясь моего согласия, она с улыбкой сунула мне под нос микрофон. — Итак, только для наших читателей, сержант Ирджи Брадзинский собственной персоной. Вы уже что-нибудь обнаружили?
— Это конфиденциальная информация, и я не уполномочен её разглашать.
— Тогда пара личных вопросов. Вы здесь впервые. И всем интересно узнать о вас побольше. Например, что вы предпочитаете на завтрак, есть ли у вас хобби, что читаете, чем занимаетесь по вечерам?
— Сплю, — сквозь зубы процедил я.
— Спите? Так много? Не верю. — Этот её взгляд… он меня с ума сведёт.
— Здесь в любом случае не место для интервью.
— Отлично, где бы вам было удобно побеседовать с прессой? Надеюсь, не в сауне?
Меня спас врач, молодой вервольф в белом халате, с радостной улыбкой во всё лицо, но такими хорошими зубами и я бы гордился.
— Сержант! Как хорошо, что вы зашли! К нам сегодня поступили с отравлением различной степени тяжести четверо домовых. Мы знаем, что должны сообщать вам о таких случаях. Главврач сделал им промывание желудка, жить будут, но пока все четверо не в лучшей форме. Пройдёте?
Укрытые маленькими одеялками, домовые метались по кровати, стонали и охали.
— Я вижу свет… — дрожащим голосом бормотал вчерашний именинник и вдруг, устремив на меня взгляд загоревшихся глазок-бусинок и протягивая ручки, закричал: — Мамочка! Моя мамочка пришла! Мамочка, я хорошо себя вёл, можно мне на карусели?
— Бредит, ещё одно последствие отравления святой водой, — весело констатировал врач. — Кстати, видимо, эта штука была растворена в обычном русалочьем вине.
— Пожалуйста, мамочка, я хочу в подпол!
Наверное, у меня округлились глаза, и я еле успел отодвинуться, ручки домового схватили воздух вместо моей шеи.
— «Подпол» — это парк развлечений для домовых, в соседнем городке, хорошая находка с названием, кстати. Где ещё домовые могут чувствовать себя так же комфортно, как под полом, где их никто не видит и они могут творить всё что хотят? Эх, завидую я порой их врождённому иммунитету к клаустрофобии.
— Где вы взяли это вино? — спросил я, подсев к одному из «гостей» именинника.
— Кубил у обного збакобого, — быстро проговорил домовой, натянув одеяло по самые глаза.
— Какого? — пытался достучаться до его сознания я.
— Де побью ибя… — испуганно добавил он и закрылся с головой.
— Святая вода вызывает у домовых кроме отравления организма, бреда ещё и… ха-ха… частичную потерю памяти, — прокомментировал врач.
— Кто он? Где и кем работает, тоже не помните? Это важно, — упорствовал я, но он молчал, и мне не удалось стянуть одеяло с головы упрямца.
— У бего сибяя обежба… как у бас, — задумчиво ответил его сосед.
В моём мозгу будто что-то щёлкнуло. «Знакомый» и «одежда как у вас». Наверняка в городе такую одежду носили только трое, включая меня. Неужели отравитель из наших рядов?..
— Ох-ох, бяжко-то как… — застонал домовой.