А чтоб это сердце дышало и работало без аритмии, механик-водитель через распределительный кран запустил в топливные баки атмосферу.

Деревянко и сам порывисто глотнул воздуха. Ведь в «тридцатьчетверке» он сидел впервые в жизни. В учебке водили на «валентайне». И теперь, черт возьми, должно получиться!

Родин переключается на внутреннюю связь: «Вперед!» Но треск стоит такой, что Деревянко может и не услышать. Поэтому, как обычно, просто влегкую бьет сапогом по голове механика-водителя, который сидит прямо под ним. Ясно ощутимый сигнал «Вперед!»

Санька резко выключил главный фрикцион, выждал две-три секунды, врубил вторую передачу, а потом плавно, как в бочке меда, включил главный фрикцион, тут же добавил обороты двигателя. Машина, ревя двигателем, лязгая гусеницами, послушно тронулась с места. «Пошла, родимая!!!»

Ждать на войне некогда, тут же разгон – и переключение на высшую передачу.

Деревянко захлестнула безудержная эйфория, «тридцатьчетверка» грозной массой месила простирающееся поле, чахлые кустарники, ещё одна передача – и на оперативный простор. И в подметки не годились «валентайн» или «шерман», на которых ездил на учебном танкодроме. А реальный враг, немец, фашист, может, в нескольких километрах отсюда уже готовит танковую атаку, с пехотой в мышиных мундирах, нет, уже в шинелях…

Деревянко видел фрицев только на кинохронике, пленных с глуповато испуганным видом. Подумав о враге, Саня с досадой вспомнил, что надо двигаться, через каждые 50 метров меняя направление, зигзагами. Да и командир что-то прохрипел в ТПУ, не разберешь в грохоте и лязге, и еще дважды увесисто стукнул по голове сапогом. И Саня, поняв команду, пошел чертить по полю ломаную линию, ныряя в воронки, зная, что дважды снаряд в нее не попадает.

Но тут он получил такой силы удар по голове от командира, что если б не танкошлем, то на его лысом черепе навсегда бы остался отпечаток каблука.

И Саня понял, что надо остановиться, уже без ТПУ услышал жуткий крик: «Стой!» Причем орали все: командир, Киря и Руслик.

– Глуши! – приказал Родин. – Вылазь!

Деревянко, ни черта ни понимая, вылез на броню. Еще минуты три назад он втайне ожидал, что по итогам вождения получит если не благодарность, то хотя бы поощрительное командирское похлопывание по плечу. Спустились на броню и Сидорский, и Баграев. В их удрученном молчании было что-то зловеще-странное.

– Ребята, товарищи, а что случилось? – спросил Саня, обведя всех растерянным взглядом.

После паузы Родин пояснил:

– Деревянко, ты – мудак! Мудак, который заехал на минное поле.

– К-какое… минное поле? – упавшим голосом спросил Саня.

– Под нами… Ты не видел таблички с надписями «мины»? – продолжал убивать вопросами Иван.

– Нет… – с ужасом ответил Саня. (Вот так вырвался на оперативный простор!)

– А теперь скажи, голуба, почему ты не поехал направо вдоль позиций, как я тебе сразу дал команду, а попер прямо и налево? – уже без всякой злости, понимая, что расхлебывать, выпутываться из этой гиблой ситуации придется, как командиру, ему.

А ведь комбат четко на карте с ориентирами показал всем командирам участок, где немец засеял поле минами – противопехотными и противотанковыми. И теперь по вине этого придурка они как «во поле березы стояли».

– Не знаю, – убито ответил Саня. – Можете меня расстрелять… Я честное слово не видел этих табличек. Если б видел, разве поехал?

– А хрен тебя знает, придурка, – мрачно ответил командир. – Ну что делать будем? Саперов не дождемся. Их передали куда-то в распоряжение командира корпуса или еще повыше, комбат говорил… Второй раз так уже не повезет, по закону вероятности точно нарвемся на мину. Ладно, поехали, и так, и этак – трибунал. Все на броню, я за механика.

– Товарищ командир, – Деревянко буквально ожил, – разрешите, я сяду за рычаги. Я помню, как ехал, все четко, у меня память идеальная! И дуракам-то везет!

Не усмехнувшись и не раздумывая, Родин приказал:

– Садись. И шуруй по нашим следам, только не торопись!

А Сидорский и Баграев переглянулись и рассмеялись.

Деревянко поплевал на ладони, растер, «ну, родимая, не наступи», и через мгновения машина пошла по своим следам в обратный путь.

Баграев по традициям предков, чтивших на земле Осетии своего покровителя Георгия Победоносца, в мыслях обратился к небесному воину за защитой и оберегом.

Сидорский, лежа на трансмиссии рядом с Русликом, подумал, что погибать сейчас никак нельзя, впереди ждала освобождения его родная Белоруссия, растерзанная фашистским зверем, но непокоренная, ждала его деревня, его отец и мать, бабушки и дедушки; о судьбе их он, конечно, ничего не знал.

У Родина, сидевшего на башне, мысли были гораздо приземлённее: если нарвемся на мину, шансов уцелеть меньше всего у механика-водителя, остальные в лучшем случае отделаются контузиями и переломами. А для него, как командира, – верный трибунал за глупость, головотяпство, преступную халатность, приведшие к потере танка и гибели членов экипажа. На ровном месте… Или сразу шлепнут, или в штрафной батальон к матушке-пехоте.

Жизнь и судьба всего экипажа в буквальном смысле были в руках Сани Деревянко. Никогда еще: ни в колхозе на гусеничном тракторе, ни в учебке на «валентайне» или американском танке «шерман» – он с такой осторожностью, чуткостью и предельным до звона в ушах вниманием не вел машину. Но не везде каменистая земля приняла отпечатки траков, и здесь уже по памяти и интуиции Деревянко повторял в обратную сторону свои зигзаги. И когда до опорного пункта оставалось менее 100 метров, под левой гусеницей рвануло. Танк даже не тряхнуло, но душа у Саньки ушла в пятки. К счастью, наехали всего лишь на противопехотную мину, а для стальных траков – это все равно, что укус комара… Дальше обратная дорога шла только по прямой.

На позиции взвода их ждал капитан Бражкин. Его смуглое лицо было сейчас как очищенная вареная свекла, он еле сдерживался, но по разумной привычке сначала выслушал доклад взводного.

– Товарищ капитан, механик-водитель рядовой Деревянко в составе экипажа выполнял тренировочное вождение!

И тут Бражкин взорвался, с залпом «катюш» только и можно было сравнить этот шквал командирского разбора «полетов»:

– Какого рожна вас занесло на минное поле?! Кому я карту вчера показывал?! И танк, и людей чуть не угробил! Под трибунал пойдешь!

Он еще рвал и метал, обещая немыслимые кары, и так же резко прекратил, уже негромко и мрачно спросив:

– Объясни, лейтенант, у кого заклинило в мозгах.

«Неплохо б прозвучало, сказать, что тренировались в условиях, приближенных к боевым, – пришла Ивану дурацкая мысль. – Но тогда б точно посчитали стопроцентным идиотом».

– Вина целиком моя, товарищ капитан. Не согласовали четко с механиком-водителем условные знаки, – понуро глядя в сторону, ответил он. – В