Андерс и привлекательная француженка справа от меня были поглощены, как мне показалось, непроницаемой технической дискуссией о прогрессе исследований в области загрузки разума в машины. Разговор плавно обратился к Рэю Курцвейлу, изобретателю, предпринимателю и директору по инженерным вопросам Google, популяризовавшему идею технологической сингулярности, и перетек в обсуждение эсхатологического пророчества новой эры человечества после изобретения искусственного интеллекта, о слиянии людей и машин и об окончательном уничтожении смерти. Андерс говорил, что взгляд Курцвейла на эмуляцию мозга был чересчур приблизительным, так как он полностью игнорировал то, что Андерс назвал «подкорковым центром интересов».

– Эмоции! – воскликнула француженка. – Он не нуждается в эмоциях! Вот в чем дело!

– Может, и так, – ответил Альберто.

– Он хочет стать машиной! – сказала она. – Вот чем он хочет быть на самом деле!

– Хорошо! – согласился Андерс, задумчиво шурша фисташковой шелухой в тщетных поисках целого ядрышка. – Я тоже хочу стать машиной. Но я хочу быть машиной с эмоциями.

В конце нашей продолжительной беседы Андерс подчеркнул свое желание иметь в буквальном смысле механическое тело. Как один из самых выдающихся мыслителей трансгуманизма он был известен так же широко, как и его идея загрузки сознания в машины – идея, среди посвященных именуемая «полной эмуляцией мозга».

Он не настаивал на том, что эмуляция нужна ему прямо сейчас; достаточно, если она станет возможна в ближайшем будущем. Он заметил, что сейчас мы близки к ней как никогда, однако для человечества было бы нежелательно вот так внезапно начать загружаться в машины. Он говорил о потенциальной опасности такого слияния, своего рода технического «пришествия», которое Курцвейл назвал сингулярностью.

– Было бы хорошо, – рассуждал Андерс, – для начала изобрести лекарственные средства для стимуляции мозга и портативные устройства, а затем уже технологии продления жизни. И только потом мы бы научились загружаться в машины, колонизировали бы космос, ну и так далее.

Он верил, что если нам удастся не уничтожить себя и не быть уничтоженными ядерными реакторами, о которых сейчас много говорят, то по всей Вселенной распространится гораздо более обширный и яркий феномен жизни, который и «конвертирует разнообразную материю и энергию в упорядоченные формы, то есть в саму жизнь».

Андерс подчеркнул, что размышлял над этим с самого детства, зачитываясь фантастическими произведениями в Стокгольмской городской библиотеке. В школе он читал научную литературу, выписывал наиболее запоминающиеся уравнения. Его захватили вопросы работы человеческой логики и движения мысли: как огромные образы помещаются в простые абстрактные символы.

Особенно богатым источником задач подобного рода была книга «Антропный космологический принцип» Джона Д. Барроу и Франка Дж. Типлера. Андерс прочитал эту книгу, увлекшись манящими расчетами, или, как он выразился, «странными формулами об электронах, вращающихся вокруг атомов водорода в других измерениях». Подобно ребенку с журналом «Плейбой», он постепенно проявил интерес и к тексту, который окружал эти уравнения. Представления о Вселенной, выдвинутые Барроу и Типлером, представляют собой философию детерминизма, в соответствии с которой появление интеллектуальной обработки информации предопределено. Это телеологическая отсылка Франка Типлера к его более поздней работе о точке Омега – проекции, согласно которой разумная жизнь вбирает в себя всю материю во Вселенной, приводя к космологической сингулярности, которая, как он утверждает, в будущем позволит воскрешать мертвых.

– Такая идея стала откровением для меня, – сказал Андерс. – Эта теория полагает, что в конечном счете жизнь будет контролировать всю материю, всю энергию и сможет обрабатывать бесконечные объемы информации – потрясающая идея для одержимого подростка. И я понял – это именно то, над чем стоит работать.

Именно эта мысль, по его словам, и стала переломным моментом в его становлении как трансгуманиста. Если наша главная цель – населить Вселенную, тем самым увеличив объемы обрабатываемой информации, нам просто необходимо осваивать дальние уголки космоса и жить как можно дольше, а это невозможно без искусственного интеллекта, роботов, космических колоний и многого другого, о чем Андерс читал в научно-популярных книгах местной библиотеки.

– Какова ценность звезды? – спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Звезда интересна сама по себе, если она у вас только одна. Но если у вас их триллионы? Честно говоря, все они довольно похожи. Здесь очень мало структурной сложности. Но жизнь и, в частности жизнь каждого, – очень разнообразна. И у вас, и у меня – собственные судьбы. И, если мы вдруг перезапустим Вселенную, вы и я в конечном итоге будем иметь совершенно разные жизни. Наша уникальность – в опыте, который мы накапливаем. Вот почему так трагична потеря личности, потеря уникальности.

Идеи о превращении человеческого разума в программное обеспечение, а человека – в чистый разум, который распространится по всей Вселенной, играют центральную роль в преодолении человеческих ограничений. Сейчас Андерс сильно отличался от той устрашающей священнодействующей фигуры из документального фильма. Он выглядел не только старше, но и более человечно – как человек, одержимый страстью стать машиной.

Но его взгляды на будущее были для меня слишком странными и пугающими – гораздо более отталкивающими, чем какое бы то ни было из существующих религиозных течений, которые я не разделяю. Идеи Андерса пугали меня тем, что технические средства для их реализации были теоретически допустимы. Нечто внутри меня испытывало интуитивное отвращение, даже ужас от перспективы стать машиной. Мне кажется, что говорить о колонизации Вселенной, о том, чтобы Вселенная служила нашим целям, – это примерно то же самое, что с нашей человеческой настойчивостью пытаться придать хоть какой-то смысл бессмысленному. Я не мог вообразить большего абсурда, чем стремление найти смысл в пустоте.

Серебряный кулон Андерса, так похожий на католические медальоны и придающий религиозность его образу, на деле был памяткой с выгравированным завещанием по заморозке его земного тела в случае смерти. Как я понял, это желание разделяло большинство трансгуманистов: они хотели, чтобы после смерти их тела были сохранены в жидком азоте до того дня, когда технологии будущего позволят разморозить и реанимировать их; или когда полтора килограмма живого нейронного программного обеспечения их черепов смогут извлечь, просканировать их хранилище данных, конвертировать в код и загрузить в новое механическое тело, не подверженное деградации, смерти и другим человеческим недостаткам.

Место, куда земное тело Андерса должно быть отправлено согласно завещанию на медальоне, – объект в Скоттсдейле, штат Аризона, именуемый Фондом продления жизни «Алькор». Оказалось, что управлял этой криогенной камерой Макс Мор – тот самый, который написал «Письмо к Матери-Природе». После своей смерти трансгуманисты прибывали в «Алькор» в надежде на продление жизни. Здесь абстрактные концепции бессмертия были перенесены в физический мир. Я сам захотел побывать среди застывших бессмертных или по крайней мере среди их крионированных трупов.