таким поворотом разговора, Хироко машинально перевела взгляд на картину Омуры. Цветы глициний, проглядывавшие между поросшими мхом стволами деревьев, казалось, испускали ещё более тёплое сияние, чем прежде. На какое-то мгновение перед мысленным взором Хироко возник юноша, которого они с сестрой некогда наградили прозвищем Обезьяна.

– Гм, возможно… – ответила она уклончиво.

Однако этот ответ не удовлетворил Тацуко.

– Так ты готова с ним встретиться? Ты поедешь к нему?

– Разве мне прилично ехать к нему?

– Тогда, может быть, позовём его сюда? Но это тоже достаточно нелепо.

– Он уже бывал здесь?

– Нет, ни разу. Поэтому я и говорю, что это нелепо. Постой, может быть, сделаем так: послезавтра Омура собирается на выставку в Хёкэйкан – вы могли бы встретиться с ним там.

– Что ж, послезавтра я как раз собиралась на кладбище и заодно могла бы… – неосторожно вымолвила Хироко и тут же пожалела об этом.

Лицо Тацуко просияло такой радостью, что её стало трудно узнать.

– Правда? Вот и отлично! Я сама позвоню Омуре, предупрежу его.

Глядя на сияющую сестру, Хироко поймала себя на мысли, что помогла ей добиться своего. Это задело её самолюбие. Воспользовавшись радостным настроением Тацуко, она решила вновь попытаться проникнуть в их с Омурой тайну, но не успела раскрыть рот, как Тацуко стремительно потянулась к ней и звучно чмокнула в напудренную щёку. Хироко не помнила, чтобы сестра когда-либо целовала её – разве что в ту далёкую пору, когда ходила в детский сад. Поцелуй сестры не столько удивил, сколько смутил Хироко. От её всегдашнего самообладания не осталось и следа.

– Вот ещё! Что за нежности? – притворяясь рассерженной, воскликнула она.

– Я так счастлива! – Тацуко все ещё стояла, перегнувшись к сестре через столик, и её смуглое лицо сияло в свете лампы под жёлтым абажуром. – Я знала это с самого начала: что ты сделаешь для нас всё на свете. Вчера мы с Омурой целый день проговорили о тебе. И знаешь…

– Что?

В глазах у Тацуко сверкнули озорные огоньки.

– Так, ничего.

III

Зажав в руках серебряную сумочку, Хироко впервые после многолетнего перерыва шла по вестибюлю музея Хёкэйкан. На душе у неё было гораздо спокойнее, чем она ожидала. Более того, ею владело некое игривое, азартное настроение. Несколько лет назад, окажись Хироко в такой ситуации, она скорее всего испытывала бы угрызения совести, но сейчас её переполняло горделивое ощущение уверенности в себе. С достоинством Хироко донесла своё пополневшее тело до конца ярко освещённого вестибюля и стала подниматься вверх по лестнице.

Лестница привела её в первый зал, где даже днём стоял полумрак. Здесь были выставлены инкрустированные перламутром старинные музыкальные инструменты и ширмы. Ацускэ в этом зале не было. Взглянув на своё отражение в стекле витрины с экспонатами, Хироко не спеша направилась в следующий зал.

Сквозь стеклянный плафон в потолке сюда проникал дневной свет. По обеим сторонам этого вытянутого в длину зала были выставлены потемневшие от времени изображения буддийских святых времён Фудзивары или Камакуры. Здесь, в этом похожем на буддийский храм зале, Хироко увидела Ацускэ – он прохаживался перед экспонатами в своём неизменном видавшем виды плаще, наброшенном поверх студенческой формы. Стоило Хироко взглянуть на него, как в ней тотчас же вспыхнула враждебность. Впрочем, это было всего лишь минутное чувство. Юноша обернулся и посмотрел в её сторону. «Обезьяна», – с презрением подумала Хироко, вспомнив его старинное прозвище. Молодой человек в замешательстве смотрел на неё, как видно, пытаясь угадать, кивнула она ему или нет. Во всяком случае, его странное замешательство не слишком походило на волнение влюблённого человека. Улыбаясь одними глазами, Хироко быстрым шагом направилась к нему.

– Если не ошибаюсь, вы – Омура-сан. А я… должно быть, вы помните меня.

– Да, – коротко ответил Ацускэ, и в его голосе явственно угадывалось смущение.

За какое-то мгновение Хироко успела разглядеть всё: нос с горбинкой, золотую коронку во рту, порез от бритвы под ухом, «пузыри» на брюках и множество прочих не поддающихся счёту мелочей, – однако это никак не отразилось на её оживлённом лице.

– Простите, что доставила вам беспокойство просьбой о встрече. Я с самого начала сочла это не вполне удобным, но сестра так настаивала…

После этого вступления Хироко спокойно огляделась по сторонам. В центре зала было несколько скамеек. Можно было бы сесть на одну из них, но тем самым они привлекли бы к себе внимание: помимо них с Ацускэ в зале было ещё человека четыре посетителей, которые тихонько переходили от одного экспоната к другому, ненадолго задерживаясь кто перед изображением бодхисатвы Фугэн, кто перед Мондзю.

– Мне хотелось бы кое о чём спросить вас, – продолжала Хироко. – Может быть, пройдёмся по музею и поговорим?

– Хорошо. Как вам будет угодно.

Какое-то время Хироко молча шла рядом с юношей, неторопливо переставляя ноги в дзори. Судя по всему, её молчание было для Ацускэ пыткой. Он откашлялся, как видно собираясь что-то сказать, и тотчас же по залу прокатилось гулкое эхо. Смутившись, он передумал и не стал ничего говорить. Видя мучения молодого человека, Хироко почувствовала жалость к нему и одновременно какое-то мстительное удовольствие. Конечно, ей тоже было немного не по себе от взглядов, которые время от времени бросали на них служители музея и посетители. Однако вряд ли кто-либо мог превратно истолковать отношения между ними: слишком уж они не соответствовали друг другу по возрасту, а главное – по внешнему виду. В этом смысле Хироко чувствовала себя вполне спокойно, что давало ей возможность свысока поглядывать на вконец стушевавшегося Ацускэ. Что и говорить, он внушал ей враждебное чувство. Впрочем, не в большей степени, чем её ничего не смыслящая в жизни сестра…

– В сущности, у меня к вам всего несколько немудрёных вопросов, – стараясь не встречаться с юношей взглядом, наконец сказала Хироко, когда они подошли к выходу из зала. – У нас с сестрой из родителей осталась только мама. А ваши родители живы?

– Только отец.

– Кажется, вы единственный сын в семье?

– Да.

Они очутились в круглом зале со сводчатым потолком. По периметру зал был окружён галереей, сквозь белый мраморный парапет которой виднелся нижний вестибюль. Пока они прогуливались по этой галерее, Хироко расспрашивала Ацускэ о его семье, родственниках и друзьях. Не спуская с лица улыбки, она искусно направляла разговор, касаясь даже самых щекотливых тем. При этом о семье невесты почти не упоминалось. И дело было вовсе не в том, что Хироко не считала нужным снисходить до этого юнца. Правда, будь на его месте другой, солидный человек, она, конечно же, посчитала бы своим долгом затронуть и эту тему.

– Стало быть, друзей у вас немного?

…………………………

…………………………

Нидай

Шравасти – город многолюдный, но территория его сравнительно невелика, и потому отхожих мест для всех не хватает. Основной части жителей, чтобы справить