торговец лекарствами (назовём его «г-ном На…», следуя системе аббревиатур по знакам японской слоговой азбуки, предложенной Куникидой Доппо во имя сохранения национальных традиций), который знает его с детства, утверждает, что Ханнодзё выглядел даже более внушительно, нежели знаменитый тяжеловес Оодзуцу. Лицом же, по словам г-на На…, Ханнодзё походил на не менее известного борца Инагаву.

У кого ни спросить, плотник Ханнодзё был человеком необычайной доброты и имел золотые руки. Однако в каждой из связанных с ним историй непременно присутствует какой-нибудь комический эпизод – видно, и впрямь в большом теле уму недолго заблудиться. Прежде чем перейти к теме своего рассказа, приведу один небольшой пример.

Хозяин моей гостиницы вспоминает, как однажды осенью разыгрался сильный ветер и в городке возник пожар, в огне которого сгорело полсотни домов. В то время Ханнодзё работал на строительстве какого-то дома в деревне, расположенной в версте отсюда. Услыхав, что в городе пожар, он, словно ошалелый, кинулся туда. На одном из крестьянских дворов была привязана гнедая кобыла. Не спрашивая хозяев, Ханнодзё вскочил на неё, решив, что после всё объяснит, и во весь опор помчался по дороге. Вот до чего отчаянный был человек! Но лошадь вдруг ни с того ни с сего свернула в поле, описала по нему круг, затем понесла всадника по грядкам с редькой, стремглав спустилась с горы, покрытой мандариновыми плантациями, после чего сбросила незадачливого седока в яму с картофелем и умчалась прочь. Ханнодзё, естественно, не поспел на пожар. Мало того: он так расшибся, что чуть ли не ползком добирался до города. Как выяснилось впоследствии, лошадь была слепая и потому совершенно неуправляемая.

Спустя года два или три после пожара Ханнодзё продал себя городской больнице. Не думай, будто речь идёт о чём-то вроде пожизненного услужения, как это имело место в старину. Ханнодзё заключил с больницей договор, по которому обязался после смерти предоставить своё тело для вскрытия, и за это получил пятьсот иен. Впрочем, нет, пятисот иен он не получил: в обмен на свою подпись под договором он получил только триста иен, оставшиеся же двести причитались ему уже после смерти. Относительно этих денег в договоре было сказано, что означенная сумма перейдёт «к семье покойного либо к лицу, им указанному». Если бы такового лица не нашлось, то упомянутые двести иен остались бы только на бумаге, поскольку у Ханнодзё не было не только семьи, но и вообще никаких родственников.

В то время триста иен были большими деньгами. По крайней мере для деревенского плотника. Получив их, Ханнодзё тут же купил себе часы, обзавёлся пиджачной парой и даже съездил с красоткой Омацу из «Зелёной крыши» в город О… – одним словом, роскошествовал напропалую. «Зелёной крышей» назывался местный дом свиданий, потому что крыша его была выкрашена в зелёный цвет. В ту пору он мало походил на столичные заведения подобного рода, не то что теперь. Говорят, со стрех там свешивались побеги травянистой тыквы. Надо думать, и тамошние красотки имели донельзя деревенский вид. Но как бы то ни было, в «Зелёной крыше» Омацу считалась первейшей красавицей. О том, насколько она была хороша собой, я судить не берусь. Если верить престарелой хозяйке здешней харчевни, где можно полакомиться и суси, и жареным угрём, это была женщина субтильная, смуглолицая, с вьющимися волосами. К слову сказать, от этой бабуси я наслушался самых разных историй. Помнится, особое сочувствие во мне вызвал рассказ об одном завсегдатае её харчевни, страдавшем какой-то диковинной болезнью: стоило ему хотя бы один день не поесть мандаринов, как он совершенно обессилевал и был не в состоянии написать даже письмо. Но об этом я, пожалуй, расскажу как-нибудь в другой раз. Пока же вернусь к зазнобе Ханнодзё и расскажу о том, как она убила кошку.

У Омацу была чёрная кошка по кличке Санта. И вот однажды эта самая Санта описала выходное кимоно хозяйки «Зелёной крыши». А хозяйка сызмальства терпеть не могла кошек и, конечно же, не оставила это происшествие без последствий. Понятное дело, досталось и Омацу. В ответ Омацу, не говоря ни слова, сунула кошку за пазуху, пошла на мост и бросила свою любимицу в реку. А после этого… Возможно, тут не обошлось без преувеличения, но, если верить бабусе, после этого не только у хозяйки заведения, но и у всех его обитательниц долго не сходили с лица синяки и ссадины.

Ханнодзё сорил деньгами этак с полмесяца, от силы месяц. В пиджачной паре он щеголял по-прежнему, но к тому времени, как сапожник сшил ему на заказ башмаки, расплатиться за них плотнику уже было нечем. Конечно, я не могу побиться об заклад, что всё, о чём сообщу далее, – истинная правда, но хозяин здешней цирюльни, у которого я стригусь, утверждает, что сапожник, выставив перед Ханнодзё башмаки, сказал ему так: «Нет уж, господин десятник, как хотите, а верните мне хотя бы стоимость материалов, которые пошли на изготовление этой пары. Если бы башмаки были ходового размера, я не стал бы настаивать, но в них ведь утонет любой, кроме вас, да ещё, может быть, Нио-сама». Ханнодзё, похоже, не смог вернуть требуемую сумму. Во всяком случае, никто из жителей города ни разу не видел его в башмаках.

Но хорошо бы дело только этим и ограничилось. Не прошло и месяца, как Ханнодзё был вынужден продать и часы, и пиджачную пару. Вырученные же деньги он безрассудно просаживал на Омацу. При этом нельзя сказать, что Омацу прямо-таки купалась в роскоши. У обитательниц домов свиданий было заведено каждый год в праздник Эбису собираться своим кругом, без гостей, и устраивать в складчину пирушку с игрой на сямисэне и плясками. Так вот, по словам всё той же бабуси, хозяйки харчевни, одно время Омацу даже было не из чего внести свою долю. Ханнодзё же был без памяти в неё влюблён. Бывало, чуть что не так, Омацу хватала его за грудки, валила на пол и дубасила бутылкой из-под пива. Но, как бы худо она с ним ни обращалась, он её прощал и старался во всем ей потрафить. Лишь один-единственный раз, когда Омацу сбежала в город О… с сыном сторожа, Ханнодзё дал волю гневу. Возможно, здесь опять-таки не обошлось без некоторого преувеличения, но, если дословно воспроизвести рассказ бабуси, Ханнодзё… (Здесь я вынужден сделать небольшую купюру, хотя вполне допускаю, что проявление ревности со стороны неотёсанного деревенского плотника было именно таковым. – Авт.)

Как раз в этот период жизни Ханнодзё с ним познакомился г-н На…, торговец лекарствами, о котором я упомянул выше. В ту