Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Территорию ЖК окружал железный забор, который уже давно потерял первоначальный цвет и покрылся ржавчиной. Ржавчина отслаивалась кусками, и если бы не заросли кустов и сорняков, то вид был бы совершенно непрезентабельный. Каждый год ранней весной сюда прилетает пара певчих птиц — бюльбюлей. Сначала самец — он спозаранку садится на одном конце забора и громко поет, взывая о любви. Чуть позже появляется самка — с надменным видом она устраивается на противоположной стороне и внимательно разглядывает потенциального возлюбленного, прежде чем нежно прощебетать ему ответ. Белые «повязки» на черных птичьих головах мельтешат и отвлекают взгляд от запустения. На велопарковку постоянно кто-то заходит, кто-то уходит, забор отделяет эту площадку от шумной улицы, но птицы не считают все это помехой, они что-то щебечут друг дружке, вьют гнезда и воспитывают птенцов; для них эти заросли — полог райского леса, где они обитают, размножаются и трудятся.
Я живу на восьмом этаже, прямо рядом с птицами, и наблюдаю за ними день за днем, словно изучая законы природы. Мой этаж последний, лифта в доме нет. Теплоизоляционные панели на крыше чрезвычайно тонкие, и все они повреждены. Гудрон попадает прямо в квартиру: вместе со следами протечек от дождя черные полосы скользят по стенам, словно дохлые змеи. При виде их у меня болезненно сжимается сердце. В этой квартире под самой крышей, естественно, жарко летом, холодно зимой, ветрено и вечно капает с потолка. Но даже такое жилье — все равно подарок от правительства, мне грех жаловаться. Въехав в этот дом, поначалу я была настолько недовольна, насколько это вообще возможно. Но со временем все в нашем ЖК стало мне знакомым. Мне казалось, что жители примирились с тем, какие квартиры им достались от государства: хорошие они или плохие — спорить бесполезно, таков их удел. Когда люди не беспокоятся по любому поводу — это уже отлично, недаром древняя китайская пословица гласит, что отсутствие беды само по себе счастье. На первый взгляд может показаться, что местные жители просто миролюбивы и уступчивы, но в действительности это продуманная уступчивость, дураков тут нет, и все понимают, как устроена жизнь. Я вслед за соседями потихоньку стала закрывать глаза на неудобства и научилась видеть плюсы, а именно: наш жилой комплекс расположен в Ханькоу, поблизости находятся достойные школы, до которых удобно добираться дочке, да и квартира у нас, как-никак, трехкомнатная. Кто я вообще такая, чтобы не проглотить обиду? Мир полон больших и мелких обид, которые льются на нас, словно дождь, под них попадают все без исключения, просто не нужно воспринимать случившееся как обиду — и тогда есть шанс обрести душевный покой. Я жила здесь день за днем, и постепенно до меня дошло, что это и есть реальная жизнь.
Однажды летом 1995 года в самый разгар адского пекла на наш ЖК пролился дождь.
Я, разумеется, на своем веку попадала под всякий дождь, но такого отродясь не видала. Хубэйцы[61], когда сердятся на кого-то, в сердцах восклицают: мол, ты у меня попляшешь. То был именно такой дождь — заставивший нас «поплясать».
(3)
Температура в тот день доходила до отметки в сорок градусов и не опускалась ниже тридцати трех, влажность составляла девяносто пять процентов, небо было ясным, а ветер совсем слабым. Влажность — это самое неприятное. Когда она зашкаливает, человеческому телу очень трудно охлаждаться, и дыхание становится прерывистым. Такая погода держалась восемь дней, и в городе начали умирать старики и хроники. На рынке уже тогда продавались бытовые кондиционеры, но стоили они втридорога, к тому же требовалось получать разрешение в соответствующих ведомствах и платить пошлину. Большинству людей это не по карману. Я переписала предложение из учебника по географии и торжественно вручила дочери, чтобы она повесила у себя в комнате: «В Ухане влажный субтропический муссонный климат с четырьмя четко обозначенными сезонами и обильными осадками; среднегодовая температура — шестнадцать градусов по Цельсию». Субъективно кажется, что возможно чувствовать себя комфортно в субтропической среде при среднегодовых шестнадцати градусах. Однако порой, будучи не в силах работать, я сворачивалась калачиком на цементном полу, поставив рядом лейку с прохладной водой, и поливала себя, пытаясь пережить последние дни этого зноя.
В тот день первой почувствовала неладное наша собачка Пеппи. Разумеется, она тогда тоже лежала на полу задрав лапы. На спине у нее длинная шерсть, так что ей, наверное, еще жарче. Внезапно она насторожилась, перевернулась, повела ушами и подозрительно завиляла хвостом. Через некоторое время наклонила голову, внимательно прислушалась и зарычала. Я поинтересовалась у нее, в чем дело, тоже навострила уши и сосредоточилась, но не услышала ничего необычного. Пеппи напряглась, встала в стойку, а потом подскочила ко мне, чтобы охранять от надвигавшейся опасности. Я поднялась, вышла на балкон, оперлась о перила и посмотрела по сторонам, но увидела только раскаленное марево в лучах заходящего солнца. Марево подергивалось, и очертания города терялись в нем. В этом не было ничего из ряда вон выходящего — так и выглядит Ухань в разгар лета. Но Пеппи меж тем волновалась все сильнее. Она тоже выскочила на балкон, вытянулась в струнку, стала рычать и бить лапами, вздыбила шерсть вдоль хребта, потом приняла грозную позу и залилась лаем, похожим на боевой клич. Я верила Пеппи больше, чем себе, поэтому продолжала стоять на балконе, бдительно наблюдая за происходящим вокруг.
Мгновение спустя мир действительно изменился. Внезапно голубое небо стало мутно-желтым. Налетевший ветер, словно дикая лошадь, сбился с пути, он постоянно менял направления, свистел и усиливался. Под его порывами облака утрачивали форму, переворачивались в небе и рвались на клочки. Сверкнула молния, донеслись слабые раскаты грома. Приближалась гроза. Вот-вот на город налетит сильная буря. Пеппи за свои два года уже дважды пережила все наши «четкие» сезоны и знала, что такое гроза, однако в этот раз беспокоилась сильнее обычного. Что еще должно было произойти?
Бюльбюли и