его одежды. И нащупала лампочку, но зажечь не успела.

Рука Сира схватила мою и отвела в сторону.

— Хочу заварить чай.

— Не сейчас.

— И куда делась лампа?

— Зачем тебе?

— Темно же!

— А будет ярко. Зайка, не надо.

— Но не видно же ничего.

— Только тебе, — усмехнулся.

— К яркости быстро привыкнешь, — заканючила, но Сир моих рук не выпускал.

— Не хочу. Я уже привык к темноте.

Мы препирались ещё какое-то время, пока я не уговорила его доказать, что всё видит. И вот уже в полной темноте мужчина едва слышно поднялся, и, после нескольких щелчков, на плите зажёгся круг слабого огня. Мужская фигура, обращённая ко мне спиной, отбрасывала пляшущие тени. Широкие плечи и сильная спина привлекали взгляд. Мягкий свет огня играл на его руках. Подчёркивал изгибы мускулов. Сир надел лишь брюки.

Я всё ждала, когда мужчина обернётся, продемонстрировав своё истинное лицо. Не решалась подняться и даже дышала с осторожностью.

— Чайник где?

— А его нет.

— Сиди, — пресёк попытку подняться. — Я сам. Чай вижу.

Я так и сидела, глядя на него. Понять цвет волос не удалось. Лица Сир не показал, так ни разу, пока вода закипала, не обернувшись. И каждый раз, стоило лишь начать подниматься, шикал на меня, веля оставаться на месте. А я слушалась, заворожённая танцующими тенями на обнажённой мускулистой спине и руках.

Подобрав ноги под себя, я наблюдала за Сиром. За миг до того, как он потушил огонь на плите, я заметила в груде одежды небольшой коробок и потянулась к нему.

— Ты что, куришь? — спросила я, и свет в комнате исчез.

— Нет, — ответил без запинки.

— Тогда зачем носишь с собой?

— Привычка, — в полной темноте он протянул мне чашку ароматного чая.

Ухватившись я, ненароком, пролила часть напитка. Он посмеиваясь опустился возле меня. Недвижимый, во тьме наблюдая за мной, всё же заставил меня смутиться и сжаться.

Едва чашка опустела, а на плечо упала незамеченная последняя капля, Сир притянул меня к себе. Его губы повторили дорожку, оставленную чаем, а руки опрокинули меня обратно на матрас. И если в первый раз всё вышло сумбурно, в этот мужчина будто опомнился. Замедлился, плавно спускаясь всё ниже.

Сквозь негу с трудом разбирала его слова.

В сонливость обещала прийти завтра вечером к реке.

Напоследок отказалась от уговоров больше не есть шарики Фишера, но это, наверное, мне уже приснилось. Потому что откуда бы Сир узнал, что я один приняла?

* * *

— Проспалась? — раздалось раздражённо, едва я зашевелилась под одеялом.

Высунув голову сощурилась от яркого света, а попривыкнув заметила оседлавшего стул брата. Руки его покоились на спинке, во взгляде сквозило неодобрение. Поза же полнилась пружинистой напряжённостью.

— Привет, — просипела в ответ и скривилась от неприятного ощущения во рту.

Ужасный вкус, даже не знаю, с чем сравнить. На языке ощущался горький осадок, словно от кофе, но не это самое неприятное. Если бы кто-то сказал, что ночью я набросилась на местную аптекарскую лавку и в одиночку съела все хранящиеся в ней травы без разбора, я бы не отрицала. Хотелось запить всё это поскорее и избавиться от ощущения невероятной смеси во рту.

Сразу вспомнился вкрадчивый голос над самым ухом:

— Больше никогда не ешь… — всё же мягко говорил Сир.

— Что ты творишь? — в голосе же брата не было и намёка на заботу. — Сегодня же отправишься к Эллерту. Это ж надо! Ты помолвлена, Олли, забыла? Какого придурка ты привела… ко мне. Ко мне! — он периодически срывался на крик, а светлые обычно глаза потемнели от злости.

— Никого я не приводила, — на всякий случай заглянула под одеяло и спокойно выдохнула, убедившись, что одета. — Дай воды.

— Ну, спасибо, что не приводила? Это ты хочешь услышать? Кто он?

— Кто? — я скинула одеяло и поднялась. — Не хочу я ничего слышать.

Я глазами искала кувшин.

— А то ты не знаешь? — почти выплюнул. — Тот, кто оставил тебе вот это. Не пей из горла!

Поморгав секунду другую, я попыталась осмотреть себя, но ничего лишнего не заметила. Всё та же одежда, в которой и была. Сир не кусал, такое бы не забыла. Прошлый след уже незаметен. Побарабанила ногтями по кувшину в руках. Повертевшись и так и сяк ничего лишнего не нашла и вопросительно уставилась на брата, переливая воду в стакан. Лив в ответ запыхтел. Я даже заподозрила, что он вернулся до того, как ушёл Сир. Не зная как, но захотела оправдаться и, для начала, приветливо улыбнулась. Заприметила возле матраса свою маску. Наклонилась за ней, слегка отвлёкшись. Отряхнула.

— Засос, — холодно сказал Оливер. — На твоём плече.

Он сверлил меня столь недовольным взглядом, что я безошибочно приложила ладонь к месту над ключицей с левой стороны от шеи. Оливер кивнул, подтверждая.

Нервно хихикнув, я повязала маску на затылке и улыбнулась шире.

— Теперь нету.

— Идём, — братец поднялся так резко, что опрокинул несчастный стул. — Отведу тебя к Эллерту.

— Лив, — простонала я.

— Ты вот-вот выйдешь замуж!

— Не выйду!

— Выйдешь, — рыкнул и схватил меня за руку.

Брат так разозлился, что даже на запирание двери не отвлёкся. Хлопнул посильнее, вдруг сама защёлкнется. Сжимая мою руку над запястьем, он вёл меня по лестнице. Я ругалась и кричала на него. А прохожие, как это часто бывает, делали вид, что не заметили ссору. Зачем вмешиваться в чужие разбирательства?

Хорошо хоть, я вышла в маске. Жаль, это не спасало от взбесившегося брата.

Я пыталась не идти, но он не тормозил. Била его свободной рукой по пальцам, не разжимал. Ругалась, не слушал. Взмолилась, заругался в ответ. Укусила.

— Тебе совсем плевать, что от мамы ничего не останется?

— Но это…

— Госпиталь на грани разорения!

— Это не…

— Без поддержки его не станет!

— Это не мама! — взвизгнула так сильно, что на нас, наконец, обернулись с интересом. — И маму это тоже не вернёт!

По моим щекам потекли слёзы. Не знаю, то было от обиды, боли или страха. Рука Оливера на мгновенье сжалась ещё сильнее. Я охнула и согнулась.

— Прости, — сбиваясь с дыхания произнёс брат. — Не вернёт, но оставит память. Пошли.

— Нет! — взвизгнула я и топнула ногой. — Это не правильно. Не честно.

Он потащил меня дальше, пропуская нарастающие всхлипы мимо ушей. К каменной арке, оттеняющей проход из цветущего Винного района в основную часть Лодда. Я плелась следом, глотая слёзы. Оливер больше не ругался. Я тоже. Он твёрдо шёл вперёд, я понуро семенила следом.

— И память дороже живой сестры? — спросила хрипло.

— Нет, — отчеканил.

— Тогда отпусти.

— Завтра тебя передадут жениху, и