Массовый приход на руководящие должности представителей силовых структур, ставший (наряду со вполне феодальными принципами землячества и личной преданности) одним из краеугольных камней путинской кадровой политики, представляется, таким образом, отнюдь не проявлением простой симпатии и тем более лени руководителя страны. Массовый «призыв» силовиков в коррумпированные механизмы государственного управления, сопровождающийся качественным усугублением и усилением коррупции, оказывается осознанным элементом последовательно и эффективно осуществляемой стратегии формирования «силовой олигархии» как принципиально нового даже не социального слоя, а общественного класса, призванного осуществлять всю полноту функций по управлению современной путинской Россией.

Тем удивительнее и страшнее, что реально осуществляемая политика правящей бюрократии – и не только социально-экономическая, но и государственная политика в целом, вызывает достаточно серьезное недовольство и в недрах силовых структур, являющихся не просто опорой, но и основной несущей конструкцией всего политического режима, созданного в последние пять лет.

Недовольство их сотрудников подспудно копилось и нарастало длительное время, однако стало заметно только в ходе людоедской монетизации льгот, ставшей своего рода «моментом истины» для всего путинского режима.

Сотрудники силовых структур в значительно большей степени, чем ветераны и инвалиды, воспринимали натуральные льготы не как материальные блага (в конце концов, насколько можно понять, критически значимая их часть к моменту монетизации льгот уже давно не «жила на зарплату»), но как признание своих заслуг и повседневное свидетельство своего особого статуса. Натуральные льготы были неотъемлемой и в силу своей повседневной подтверждаемости исключительно значимой частью ореола сотрудников силовых структур, делавшего их «государевыми людьми» (и далеко не только в их собственных глазах) и поднимавшего их над погрязшей в обыденности массой рядовых граждан на действительно недосягаемую высоту.

Лишение этих льгот внезапно и жестко «опустило» «сверхчеловеков» на уровень «быдла», поставило их в те же очереди у окошек касс метрополитена, заставило давиться в тех же турникетах в транспорте и стало в итоге подлинным шоком. При этом отмена натуральных льгот, по крайней мере, на первом своем этапе, совершенно не учитывала «специфику службы».

В порядке анекдота чуть ли не вся околополитическая Москва рассказывала о рапорте сотрудников службы наружного наблюдения, которые в красочных и весьма откровенных «эмоционально окрашенных» выражениях живописали, как упустили объект наблюдения – сотрудника иностранного посольства. Причиной неудачи было то, что он спустился в метро с талончиком на несколько поездок, а офицеры, привыкшие к бесплатному проходу, были вынуждены встать в длиннющую очередь к окошечку кассы!

Существенно и то, что на первом этапе монетизация льгот в отношении сотрудников силовых структур, как и в отношении большинства остальных категорий льготников, была, насколько можно понять, совершенно недостаточной. В последующем основная часть отобранного была действительно возвращена при помощи разного рода надбавок (во многом из-за потока рапортов об отставке со стороны рядовых честных сотрудников, которых монетизация поставила в финансово невыносимые условия). Однако, как выразился один из высокопоставленных офицеров, «если вас ограбили, а потом вернули деньги, это не значит, что вас не грабили; если вам дали пощечину, а потом дали за это деньги и даже извинились, это не значит, что вас не били по лицу».

Здесь в порядке лирического отступления можно заметить, что главная прелесть современной правящей бюрократии России заключается в ее неизбывной глупости. В частности, она просто не в состоянии исправить допущенную ею ошибку, не совершив при этом нескольких совершенно новых, еще более тяжких.

Например, в ходе исправления последствий монетизации льгот для сотрудников силовых структур возникли внутрисистемные диспропорции в величине оплаты труда, которых раньше не было. Эти диспропорции, насколько можно понять, весьма быстро приобрели исключительное символическое значение даже для тех сотрудников силовых структур, которые до того «в силу специфики службы» просто не интересовались величиной тех копеечных для них сумм, которые они получали в виде официального денежного довольствия.

Возникший разрыв носил двоякий характер. С одной стороны, основная часть сделанной прибавки досталась сотрудникам центральных аппаратов силовых структур, в то время как основная часть тяжелой работы ложится на «работающих на земле» сотрудников региональных управлений. С другой стороны, возник значительный разрыв между должностями среднего звена, занимающие которые люди не просто принадлежат к одному и тому же уровню управления, но, как правило, работают вместе, делают примерно одно и то же и находятся в хороших личных отношениях. Старшинство одного из них обычно носило формальный характер и проявлялось преимущественно в разного рода критических ситуациях – до тех пор, пока оно не было подчеркнуто и выпячено созданием нелепого разрыва в оплате труда людей, делающих практически одно и то же общее дело.

Доходит до анекдотических ситуаций, при которой в одном и том же кабинете сидят четыре офицера одного опыта, одного жизненного пути и одного и того же звания, занимающиеся совместной разработкой одного и того же конкретного дела. Однако двое из них состоят в штате центрального аппарата силового ведомства, а двое весьма надолго (как минимум на месяц, а то на несколько месяцев) прикомандированы из региональных управлений. В результате одновременной монетизации льгот и повышения денежного содержания возникла ситуация, при которой старший по должности и среди сотрудников центрального аппарата, и среди «регионалов» получает значительно больше своего младшего коллеги, а разница в оплате одного и того же труда офицеров, сидящих в одной и той же комнате, превысила два раза!

Психологический климат в коллективе, поставленном в такие условия, даже теоретически не может быть благоприятным. Разумеется, прикомандированные – и особенно младший по должности – чувствуют себя ущемленными и глубоко лично обиженными, что просто не позволяет им работать с полной отдачей. Более того: они по вполне естественным соображениям принципиально не остаются работать по завершении рабочего времени (что зачастую просто необходимо), устраивают длительные перекуры, затягивают обед, отказываются от проявлений инициативы, а зачастую и перестают поддерживать своих более удачливых коллег, которые буквально задыхаются под свалившейся на них удвоенной нагрузкой. Подобная ситуация граничит, по сути дела, с итальянской «всхлипывающей забастовкой» и весьма существенно снижает эффективность деятельности силовых структур, которая – и об этом не стоит забывать – не только направлена против оппозиции, но в других (по-прежнему основных) своих проявлениях является категорическим условием не то что развития, но и самого выживания нашей Родины.

Однако следует повторить, что монетизация лишь позволила выплеснуться на поверхность общественной жизни подспудно копившемуся глухому недовольству, причины которого были, конечно же, значительно глубже.