Это парадоксальное сочетание имеет внятное психологическое объяснение, общее для представителей «силовой олигархии» при всей их бросающейся в глаза разнородности: замещая собой государство (и формально, и реально – их корыстные позывы и образуют в совокупности основную часть государственной политики), они поневоле частично ассоциируют себя с ним.

В самом деле, одни сотрудники «силовой олигархии» рассматривают свою повседневную деятельность как вынужденное «приспособление к общей подлости». Для других она представляет собой неизбежную плату за «возможность творить добро» при помощи полномочий, предоставляемых должностью (хотя таких становится все меньше, и с середины 2004 года по конец 2005-го эти романтики были практически вытеснены со всех сколь-нибудь значимых позиций). Третьи утешают себя тем, что при всех своих недостатках они все же лучше большинства чиновников, и без их относительной добросовестности (в случае их добровольной или вынужденной отставки) рухнет вся российская государственность.

Есть, наконец, и такие, которые путем неведомых интеллектуальных усилий умудрились убедить себя в том, что повседневная деятельность «силовой олигархии» направлена не на ее личное обогащение, да еще и за счет разрушения своей страны, но исключительно на благо последней. Еще в начале 2004 года указанная категория составляла, по некоторым включенным наблюдениям, около половины членов «силовой олигархии», однако уже к середине 2005 года она практически сошла на нет. Причина этого быстрого структурного изменения представляется самоочевидной: сама практика работы весьма эффективно и интенсивно излечила разумную часть членов силовой олигархии от заблуждений, навеянных официальной пропагандой. Прекраснодушествующие же идиоты с неизбежностью проиграли внутриолигархическую конкуренцию за ресурсы и влияние своим более расчетливым, хладнокровным и циничным соратникам и были оттеснены на периферию государственной системы либо вовсе выброшены за ее пределы.

Так или иначе, «силовая олигархия», формально замещая собой принципиально значимую часть государственного аппарата, действительно испытывает не показную и не пропагандистскую, но искреннюю любовь к Родине – и демократической общественности, как бы она ни негодовала против этого объективного факта, придется смириться с ним. Представляется, что это тот самый случай, когда форма в полном соответствии с диалектическими закономерностями оказывает на содержание существенное, хотя и безусловно второстепенное влияние.

Вместе с тем нельзя не заметить того, что, искренне любя Родину «в свободное от работы время» и неутомимо уничтожая ее в ходе своей повседневной профессиональной деятельности, представители «силовой олигархии» находятся в состоянии объективно обусловленного и исключительно жестокого внутреннего конфликта, близком к тривиальному раздвоению личности.

Принципиально важно понимать, что многие из них действительно негодуют по поводу «проданных операций» в Чечне, самой чеченской войны, в значительной степени являющейся противоестественным многосторонним «бизнесом на крови», а также самоубийственной для России безумной северокавказской политики правящей бюрократии в целом и многих других проявлений чудовищной сущности сложившегося в нашей стране политического режима.

Современное российское общество уже перешагнуло рубеж, за которым превращение системной и почти повсеместной коррупции в основу государственной политики «достало» (выражаясь живым великорусским языком) даже и самих коррупционеров.

Существенно и то, что многие сотрудники силовых структур являются внутренне честными и искренними людьми. Наиболее чуткие из них болезненно ощущают противоестественность своего личного благополучия в распадающейся стране, погибающей в нарастающей национальной катастрофе. Крайне трудно примириться им и с неизбежным понимаем того, что свое личное благополучие они в значительной степени обеспечивают за счет усугубления несчастий своей Родины и в конечном итоге – за счет ее дальнейшего разрушения.

При этом, чем меньше сотрудники силовых структур вовлечены в силовой рэкет и коррупцию, чем больше они склонны заниматься исполнением своих служебных обязанностей, а не грабежом бизнеса и населения, тем меньше у них поводов для названного внутреннего противоречия. Чем они честнее, тем более полно испытывают они раздражение и недовольство в связи с последовательно антигосударственной политикой правящей бюрократии, претворяемой в жизнь с поистине убийственной последовательностью и эффективностью.

Эти чувства усиливаются многими конкретными обстоятельствами, среди которых следует прежде всего выделить неизбежную, объективно обусловленную многонациональностью страны многонациональность и многоконфессиональность состава ее силовых структур. Их сотрудники неизбежно болезненно воспринимают свою беззащитность перед лицом роста этнической преступности (в том числе этнической коррупции, скупающей должности, по всей вероятности, и в самих этих структурах). Остро реагируют они и на рост националистических настроений в обществе, в значительной степени разжигаемых правящей бюрократией (а возможно, и руководством некоторых силовых структур) в целях вульгарного политического самосохранения.

Яркой иллюстрацией остроты межнациональной проблемы для работников российских силовых структур представляются многочисленные и ставшие уже обыденными случаи притеснения (не говоря уже об избиениях и задержаниях) московскими милиционерами даже широко известных и уважаемых добросовестных сотрудников этих структур – вплоть до Героев России.

Особая «головная боль» сотрудников силовых структур, по интенсивности уступающая, вероятно, только чеченской войне и межнациональным отношениям, – последовательная сдача геополитических позиций России. Превращение МИДа и российской дипломатии в целом в «похоронную команду», обслуживающую удачливые бригады западных внешнеполитических «киллеров», утрата остатков политического влияния не только в «дальнем зарубежье», но и на собственном «заднем дворе» – в постсоветском пространстве – оказывается психологически невыносимым для людей, «по должности» вынужденных считать себя активными патриотами и часто действительно являющихся ими.

Ситуация, в которой вся деятельность государства превращается в череду национальных унижений, нетерпима для людей, отождествляющих себя со своей страной и при этом стоящих к процессу государственной деятельности слишком близко – и, соответственно, осведомленных о нем слишком хорошо. Для понимания их психического и эмоционального состояния представляется существенным и то, что в силу профессиональной специфики работники силовых структур сталкиваются с наиболее грязными, а зачастую и просто омерзительными аспектами деятельности как «силовой олигархии», так и в целом органов государственного управления.

Не стоит забывать и такой сильнейший раздражитель, как внутренние дрязги в силовых структурах, также имеющие разрушительные для страны последствия. Принципиально важно, что они носят далеко не только «системный» характер и касаются не только столкновений, например, «силовых олигархов» и либеральных фундаменталистов или «силовых» и обычных коммерческих олигархов.

Более того: наибольшей остроты (в полном соответствии с биологическим фактом о большей остроте внутривидовой конкуренции по сравнению с межвидовой), как представляется, конфликты достигают внутри самой «силовой олигархии», буквально раздираемой ими. В современной России она всесильна лишь как класс, как целое, а внутри состоит из большого количества жестоко и достаточно хаотично воюющих между собой группировок. Эти внутренние конфликты представляются совершенно неизбежными из-за того, что «силовая олигархия» служит не объективно объединяющим патриотическим (или иным идеологическим), а объективно раздробляющим ее коррупционным (или в лучшем случае просто индивидуальным корыстным) целям.