При этом специфика деятельности «силовой олигархии» и понятная профессиональная склонность ее представителей к применению аргументов, сочетающих предельную простоту и действенность с окончательностью,[29]делает эту внутреннюю конкуренцию исключительно, а в отдельных случаях и непредсказуемо опасной. В первую очередь эта опасность существует для самих участников этой конкуренции, которые отнюдь не защищены не только от произвола конкурентов (не говоря уже об ударах, наносимых ими под прикрытием юридически и содержательно безупречных разоблачений их обыденной деятельности как членов «силовой олигархии»), но и от обычных «случайных» наездов. Однако она автоматически распространяется и на «обычных» сотрудников силовых структур, непосредственно не являющихся ни членами «силовой олигархии», ни даже ее обслуживающим персоналом и, соответственно, не получающих от своего положения сколь-нибудь существенных выгод.

О степени ожесточенности внутренней борьбы между различными группировками «силовой олигархии» некоторые аналитики пытаются судить по загадочной, но во многом вполне однозначной смерти Романа Цепова, однако значительно более откровенной и прозрачной представляется история с делом так называемых «оборотней в погонах» (во главе с генералом Ганеевым из МЧС). Инкриминируемые им и, по-видимому, действительно совершавшиеся ими злодеяния при всей вероятной (с точки зрения репутации современных российских силовых структур) обыденности были чудовищны. Помимо традиционного «силового рэкета» и вымогательства денег они включали поставленное «на конвейер» выбивание из огромного числа заведомо невинных, а часто и совершенно случайных людей признаний в совершении ими тяжких преступлений с последующим их осуждением.

В то же время, насколько можно судить по сообщениям СМИ, следствие не заинтересовалось достаточно разветвленными связями этой группы в среде «силовой олигархии», без которых ее действия в описываемом официальной пропагандой масштабе были попросту невозможны, а суд над этой группой идет в закрытом режиме без всякой видимой спешки, «ни шатко ни валко». При этом один из каналов российского телевидения показал сюжет, из которого следовало, что обвиняемые в тягчайших преступлениях находятся (или, по крайней мере, находились одно время) в зале суда вне специальной клетки – что создавало отчетливые иллюзии «социальной близости» обвиняемых власти (по крайней мере, на фоне шедшего в то же самое время процесса над Ходорковским и Лебедевым, в соответствующую клетку демонстративно помещенным).

О «заказном» характере дела «оборотней» косвенно свидетельствует и наглядно демонстрируемое его инициаторами и официальными пропагандистами равнодушие к судьбам как минимум десятков невинно осужденных людей, продолжающих отбывать наказания за преступления, которых они, как стало совершенно ясно, не совершали, в весьма суровых условиях мест лишения свободы.

В результате разоблачение «оборотней» представляется не более чем внешним проявлением победы одной группировки «силовой олигархии» над другой в борьбе за контроль над значительными финансовыми потоками (и, возможно, значимыми политическими ресурсами). Вероятно, непосредственной причиной этой победы стала объективная необходимость частичной дискредитации «министра-спасителя» Шойгу. Его колоссальная популярность (рейтинг которой устойчиво является вторым после президентского) в эпоху «путинских катастроф» сначала была необходима для раскрутки «партии власти», но затем, по-видимому, начала представлять собой реальную угрозу политическим перспективам президента Путина и непосредственно связанным с ним лицам. Дело «оборотней» стало, насколько можно понять, прекрасным инструментом обеспечения жесткого контроля за Шойгу, бывшим в то время одним из лидеров «Единой России» и единственным ее руководителем (не считая популярных губернаторов), имевшим свой собственный авторитет у широких масс населения.

Однако оно же весьма убедительно и в предельно доступной для сотрудников силовых структур форме показало неустранимую неустойчивость положения практически всех без исключения групп «силовой олигархии» и их уязвимость перед принципиально непредсказуемыми и не только не контролируемыми, но даже и в принципе не наблюдаемыми ими факторами.

Разобранные факторы раздражения и недовольства сотрудников силовых структур в основном были связаны со спецификой их положения. Вместе с тем не стоит забывать, что при всей своей безусловной особости они являются не только неотъемлемой, но и вполне органичной частью государственной бюрократии, которая в целом взбешена полным параличом, в который погрузили ее административная реформа и очевидная неспособность нынешнего руководства государства заниматься даже рутинной административной деятельностью.

Это постепенное, но неуклонное остервенение проявляется даже не уровне бюрократического фольклора: например, если сразу же после назначения в марте 2004 года председателя правительства России Фрадкова за глаза почти ласково звали «Чебурашкой», то уже к лету 2005 года его внутриаппаратные прозвища стали не только оскорбительными, но порой и непечатными.

Практические последствия недовольства представителей силовых структур ни в коем случае не следует переоценивать – так же, как не стоит недооценивать масштаб и глубину этого недовольства.

В предстоящем системном кризисе представляется крайне маловероятным не только переход сколь-нибудь значимой части силовых структур на сторону отстаивающего свои права общества, но даже и простой их нейтралитет по образцу наблюдавшегося во время пародийного «путча ГКЧП» в 1991 году или недавних «оранжевых» революций на Украине и в Киргизии.

В качестве аксиомы стратегического прогнозирования следует признать то, что силовые структуры, по крайней мере, на первом этапе системного кризиса, в целом останутся послушным инструментом правящей бюрократии. Назойливые предположения ряда правых либералов о том, что их представители в сколь-нибудь значимых масштабах будут отказываться «стрелять в народ», следует признать не только недопустимо расхолаживающими, но и в целом заведомо не соответствующими действительности.

В то же время отдельные проявления системного недовольства сотрудников силовых структур, весьма существенно облегчающие деятельность ответственных сил общества, представляются практически неизбежными. Это прежде всего халатное отношение к своим обязанностям и скрытое сочувствие населению, выражающееся не только в склонности к ограничению масштабов применения насилия, но и в реальном информационном сотрудничестве, включая передачу оппозиционерам как аналитической, так и – в отдельных случаях – оперативной информации. (Понятно, что в данном случае идет речь о действительно добросовестном информировании ради достижения каких-либо частных целей либо удовлетворения личных представлений об общественном благе или простой справедливости, а не об актах информационной войны, ставших обыденными в последние годы.)