– Зачем ты так? Ты же не только меня мучаешь… Но и себя. Отпусти меня, Иван… Пожалуйста. Если ты хотел преподать мне урок – я его усвоила. Правда. Не нужно меня изводить… Это ни к чему не приведет. Со мной уже случилось самое худшее. На этом фоне твои насмешки и полный игнор – не более чем уколы.

– Не понимаю, о чем ты.

– Все ты понимаешь, – устало вздыхает Жанна. – Ты презираешь меня. Шарахаешься, как от чумной. А я ведь помню другое. Помню, как ты носил меня на руках. Как пылинки с меня сдувал… Я так тоскую по тому времени. Тоскую и… понимаю, что ничего уже не вернуть. Я сама своими руками разрушила свое счастье, – в ее глазах блестят слезы, когда она берет меня за руку. – Поверь, если бы я могла… Я бы все изменила. Но я была молодой, глупой, до крайности запутавшейся девочкой. Прости ее… И себя. Пока не поздно. Пока твоя нелюбовь не разрушила… даже не меня. Я-то ладно. Пока она тебя не разрушила. Ты же не такой совсем. Ты сильный. Ты благородный. Ты…

– Достаточно, – шиплю я и добавляю: – Хорошая попытка, но нет.

Не то чтобы в ее словах не было правды. Просто, как любой хищник, учуявший кровь, я не могу остановиться, пока жертва еще трепыхается.

На следующий день еду на работу пораньше. Я и прежде часто пропадал в офисе, но теперь практически из него не вылезаю. Только здесь мне более-менее дышится.

– Инна Дмитриевна? Вы сегодня рано.

– Да. Хотела кое-что с вами обсудить.

– Что именно?

Иду к кофемашине и под удивленным взглядом своей помощницы делаю кофе нам обоим. Почему-то мысль о том, что Инна в курсе, как меня развели, триггерит, как ничто другое. Я даже хотел сослать ее вниз, чтобы не видеть… Не думать. И был очень близок к этому. Но все мои планы разрушила одна интересная запись. Запись ее разговора с сестрой, который состоялся аккурат перед тем, как Инна пришла ко мне с теми злосчастными фотографиями. И вроде ничего такого в том разговоре не было. Но я-то хорошо умею читать между строк. Она прощалась, не зная, чем наш разговор для нее обернется. Готовая ко всему.

– Мое увольнение.

– Что? – оборачиваюсь.

– Я бы хотела уволиться в связи с выходом на пенсию.

– Нет, – стискиваю зубы. Какую на хрен пенсию? Она себя видела? Да на ней пахать можно!

– Вы не можете меня не отпустить.

– Еще как могу.

– Не можете! Это смешно…

– Что именно? – сощуриваюсь.

– То, как вы себя ведете.

– И как же я себя веду?

Она молчит и смотрит в пол. Теребит цепочку, спадающую на грудь.

– Как собака на сене…

– Ты забываешься!

– Вот и хорошо. Кажется, это отличный повод меня уволить.

– Ты делаешь это специально. Мстишь мне. Ведешь себя, как вздорная баба.

– Я?! Как… вздорная… Да я… – она осекается и с шумом втягивает воздух. – Хорошо. Пусть будет так. Я действительно не могу работать с тобой по личным причинам. Ты это хотел услышать? Потешить свое самолюбие? Окей. Потешил? А теперь подпиши мой чертов рапорт. – Инна вытаскивает лист из принтера. Тянется к ручке, но я резко сметаю со стола все бумаги и хватаю ее за локоть. Вот, значит, как она думает? Что мне надо потешить самолюбие? Что мне нужно это дерьмо, чтобы почувствовать себя мужиком?

– С моим самолюбием все в полном порядке. А как насчет тебя? И того мальчика…

– К-какого мальчика?

– Малолетки на байке… Он помог тебе поднять самооценку, м-м-м?

Я несу какую-то лютую чушь и знаю это. Злой на весь мир, я вываливаю свое дерьмо на ту, кто этого меньше всего заслуживает. Но какого-то черта все то хорошее, что она для меня сделала, гладит меня ровно против шерсти. Как лишнее напоминание об ошибке. Вот, мол, Ваня, смотри. С кем ты бы мог быть. И что выбрал в итоге.

Ну, и кто ты после этого? На своем ли месте?

– Малолетку на байке зовут Арсений. Он лучший друг моего сына. И пару раз подвозил меня, когда моя машина была в ремонте. А еще он хороший парень. И может, не будь я такой конченой зацикленной на тебе дурой, он бы сделал меня счастливой. Но я конченая. Дура. И вместо того, чтобы дать шанс отличному парню, я даю его… – Инна не договаривает. Делает несколько глубоких вдохов, а потом мастерским приемом сбрасывает мою руку и бежит прочь. Но это хрен там, конечно. Если первое она еще может провернуть, воспользовавшись неожиданностью, то второе я пресекаю на корню. В два прыжка настигаю ее, ловлю за руку и резко дергаю на себя. Она по инерции врезается в меня всем телом. Ногами, грудью… Яростно толкает меня ладонями в живот. Но я не уступаю ей ни миллиметра. И с не меньшей страстью подталкиваю ее к столу.

– Нет… Что ты…

– Заткнись.

Целую жестко, так что стучат зубы. Дергаю блузку. Выдираю крохотные пуговички-жемчужинки. Соскальзываю губами на шею, горло. Оставляю следы. Кусаю… Рычу. Кровь приливает к члену, в голове пусто так, что комната перед глазами кружится. И это такое облегчение, господи. Я уже только чего не думал… Жадничая, прикусывая кожу. Сдергиваю бретельку. Впиваюсь в сосок, взвешиваю грудь в ладони… Тяжелая. Спелая. Невыносимо женственная и отзывчивая. Свободной рукой сжимаю в пальцах ткань ее юбки и тяну вверх. Пальцы задевают капрон. Край чулка… Жаркого и влажного местечка между ног. Стонем в унисон. Оба. Ритм дыхания рвется. И в тишине комнаты это все – музыка. Чистая музыка. Проникаю пальцами под трусики. Инна хнычет. Она тугая, как девочка. Ловлю ее взгляд. Без слов задаю вопрос и получаю на него ответ.

Она точно дура. Если все это время хранила мне верность. Я не сделал ничего, чтобы заслужить ее преданность. Собачью преданность во всем. Но… я не жалуюсь. Я, мать его так, не жалуюсь. Я дрожащими пальцами расстегиваю ремень, стягиваю кое-как брюки и белье. Пристраиваю к входу головку и с рыком в нее погружаюсь.

Я забыл. Забыл, как это хорошо. Это лучше, чем что либо. Ее теснота, вкус, податливость, чувственность, совершенно какая-то запредельная. Благодаря которой она успевает кончить несколько раз за подход. Но только не в этот раз. Когда нет абсолютно никаких сил терпеть и сдерживаться.

Подхватываю ее под попку, сдергиваю со стола, чтобы до предела в нее погрузиться, и выплескиваюсь в ее пульсирующее лоно.

Инна