Но Кристофа Плантена волнуют вовсе не налоги. Как бывший партнер знаменитых на весь Антверпен ван Бомбергенов, печатавший в их совместной типографии издания для кальвинистов, он чувствует себя очень неуютно. К тому же он богат. Вместе эти обстоятельства, несомненно, вызовут интерес герцога Альбы. Но есть и другая причина для страха: всего несколько месяцев назад он принял деятельное участие в создании самой настоящей преступной организации.

* * *

В Южных Нидерландах в нескольких километрах от Утрехта есть небольшой городок Вианен. В XVI веке он по каким-то причинам стал оплотом всех местных еретиков: и кальвинистов, и разного рода сектантов. Еретическая литература печаталась там непрерывно. Правда, оборудование и навыки тамошних типографов оставляли желать лучшего, да и не справлялись они с потоком заказов. И вот в конце 1566 года в Вианен приезжает новый печатник. Он экипирован гораздо лучше своих коллег, но не спешит брать много заказов. Нет, он печатает строго определенные издания – кальвинистские и преимущественно антииспанские, то есть самую настоящую антиправительственную пропаганду. Типографа зовут Августин ван Хассельт, а оборудование и материалы для типографии ему предоставил никто иной, как бывший работодатель, у которого он числился подмастерьем до 2 ноября 1566 года, – Кристоф Плантен.

Леон Воэ пишет, что Плантена никак нельзя назвать коммерческим авантюристом. Он не обладал той самоуверенной наглостью, которая втягивает людей в разного рода аферы. Но определенный дух безрассудства в нем был. Его смелая игра с судьбой вознесла его к вершинам успеха, а потом точно так же способствовала падению – и такое происходило не один раз. Но между обычной готовностью к риску и участием в организации такого предприятия, как в Вианене, лежит целая пропасть. Как только армия Альбы завоюет этот небольшой город – придется отвечать за все.

Зачем же эта типография? Желание заработать? Никакая прибыль не могла оправдать тот риск, которому он себя подвергал. Симпатии к кальвинистам? Плантен был мирным человеком и всегда старался держаться подальше от политических и религиозных споров. Воинственный кальвинизм он скорее недолюбливал, и ему точно не нравилась политика радикализации, которой придерживались местные приверженцы этой веры. Кстати, ван Хассельт, которому была поручена типография, был даже не кальвинистом, а фамилистом – когда-то его прислал к Плантену сам Никлаэс для обучения печатному делу, позже он станет типографом секты в Кельне. Но предприятие в Вианене – точно не инициатива Никлаэса; более того, он осуждал и Плантена, и ван Хассельта. Тогда что же?

Воэ выдвигает версию, что издатель был фактически принужден к участию в этом опаснейшем деле своими кальвинистскими партнерами. Корнелис ван Бомберген – один из основных инвесторов, во многом определяющий политику типографии, принимал активное участие в политической жизни. Его брат был генералом армии повстанцев, которая скоро столкнется в сражениях с армией Альбы. Так или иначе, Плантен ввязался в это самоубийственное предприятие, а когда выяснилось, что «Железный герцог» движется в Нидерланды и оно может стоить ему головы, пришло время решать: куда бежать?

Можно было податься в Париж, в недавно открытый филиал «Золотого компаса»: там Пьер Порре и Пьер Гассен, туда можно достаточно быстро перевести почти все дела. Но ведь и во Франции католики и гугеноты сейчас убивают друг друга. Или отправиться во Франкфурт, где у него книжный склад и место на знаменитой ярмарке, и куда его давно уже зовут городские власти? А может быть, в Кельн? Впрочем, есть и другие варианты… Плантен решает: остаюсь в Антверпене.

Он принимает меры предосторожности. 10 марта 1567 года ван Хассельт пишет ему письмо, где извиняется за то, что покинул «Золотой компас» и Антверпен без разрешения мастера и уехал в Вианен против его воли, дает понять, что шеф не знал, куда он отправился, и понятия не имеет об открытии антиправительственной типографии. Сам Плантен пишет письма своим знакомым, тесно связанным с испанской администрацией, в которых сокрушается, что от него ушли несколько хороших подмастерьев, которых сманили конкуренты на более высокое жалованье, так что стало очень трудно работать.

* * *

1567 год, такой богатый религиозными конфликтами и печальными событиями, по утверждению немногочисленных биографов Кристофа Плантена стал для него «годом великого страха». Леон Воэ даже считает, что это был самый серьезный кризис из всех, в котором у типографа имелись наиболее высокие шансы остаться не только без бизнеса, но и без головы. Но как же 1562 год? Обвинения в ереси и измене – не шутка. Вынужденное изгнание, потеря типографии.

Может быть, все дело в том, что в 1562 году Антверпен был мирным городом? Жил своей обычной жизнью процветающей торговой метрополии. Даже если у отдельных людей случались проблемы – в этом нет ничего необычного, – в остальном все было хорошо. К королевским эдиктам против ереси за 40 лет уже давно привыкли и научились аккуратно их обходить. Кто-то попался на нарушении? Бывает. Это, конечно, может кончиться серьезными неприятностями, но все равно как-то не верится, что вот сейчас одного из самых уважаемых граждан схватят и потащат в тюрьму. Ведь этот кто-то знает о давнем противостоянии между испанцами и местной аристократией, понимает свою роль в нем и надеется на защиту.

Теперь же, в 1566 году, мир, кажется, окончательно сошел с ума. Еще недавно такие дружелюбные, рассудительные и терпимые жители Антверпена теперь вооружаются и готовы убивать друг друга из-за веры. И убивают. Случиться может все что угодно. И случается. Громят церкви – скульптуры и фрески в чем провинились? Льется кровь. У стен городов разворачиваются пусть и небольшие, но настоящие сражения. Самых знатных и богатых горожан казнят на площадях как бунтовщиков. А дальше, возможно, все станет еще хуже. Ожидать можно любой беды. Трудно оценить, насколько серьезна в реальности была опасность, нависшая над его головой. Но сейчас Плантен действительно, по-настоящему испугался.

С декабря 1566 года он начинает бомбардировать письмами Габриэля де Сайяса – государственного секретаря Филиппа II. Это тот самый заказчик, которому он нес ларец, когда на ночной улице подвергся нападению пьяной компании. Испанец покинул Антверпен в 1559 году, но остался покровителем типографа. Во всех письмах речь идет, по сути, об одном – спасении собственной головы. Но, конечно, Плантен не пишет об этом прямо. Зато напоминает де Сайясу об одном масштабном проекте, который обсуждается уже несколько лет, но до сих пор не нашел своих инвесторов и исполнителей: он готов за него взяться, но это возможно только при высочайшем одобрении и покровительстве Его католического Величества. Зная, как важна для испанского двора репутация доброго католика, он всячески уверяет де Сайяса в своей непоколебимой верности церкви и короне, особо подчеркивая, что партнеры и сотрудники, с которыми он намеревается проект осуществить, тоже все католики. На самом деле на тот момент типография – все еще совместное предприятие, но об этом он не упоминает. Как и о только что открывшейся типографии в Вианене.

В феврале 1567 года де Сайяс пишет, что король, похоже, заинтересовался предложением, и просит прислать более подробную информацию, смету и пару пробных листов. Как гора с плеч! Издатель обрадован и окрылен: теперь он под покровительством монарха! Это спасет его и типографию от надвигающейся беды. Желая закрепить успех, он просит своего покровителя позаботиться о том, чтобы после ожидаемого окончания религиозного мира в «Золотом компасе» не расквартировали испанских солдат: «В случае, если понадобится пригласить в наш город иностранцев эти варвары в моей типографии доставят гостям множество неудобств»[98], так что необходимо документальное подтверждение, что типография под покровительством Его Величества. На это ответа нет. Плантен пишет снова – и опять нет ответа. Он пишет еще и еще – никакой реакции. Он пытается решить проблему с солдатами через кардинала Гранвелу, живущего теперь в Риме. Да, он не просто знаком, но даже дружен с испанским сановником, когда-то так не любимым голландцами. Страстный библиофил, тот не мог не стать клиентом крупнейшего типографа Европы. Плантен пишет ему, что беспокоится не столько за типографию, сколько за своих дочерей. Гранвела помочь не смог.