– Мама! – воскликнул Элиас. – Я не боюсь собак, я их просто не люблю.

Алена захихикала.

– Неужели? – Она наклонилась ко мне, словно хотела сообщить что-то по секрету, но говорила так громко, что все слышали: – Когда ему было двенадцать, мы пошли гулять и проходили мимо фермы. Оттуда выбежала маленькая черная собачонка и, виляя хвостом, подбежала к Элиасу. Она просто хотела поздороваться, но Элиас решил, что она его сейчас загрызет. Вместо того чтобы стоять где стоял, он взял ноги в руки и бросился наутек. Собачка пришла в восторг: какая веселая игра! И побежала за ним. Метров через двести Элиас сиганул через забор, и собачка наконец отстала. Видела бы ты его! Дрожал всем телом и плакал.

Алена давилась смехом и едва сумела выговорить последние слова. Я тем временем пыталась увязать мое представление об Элиасе с тем впечатлением, которое возникло из ее рассказа. Это были два совершенно разных человека.

– Ну и что? – буркнул Элиас. – Псина была вдвое больше меня.

– Она едва доставала тебе до колена, – возразила Алена.

– Знаешь, как это называется, Элиас? – спросил Себастьян – на его лице было написано откровенное веселье. – Детская травма. Над ней надо как следует поработать. Если хочешь, я тебе помогу. Мы же не хотим, чтобы при следующей встрече с собакой ты наделал в штаны.

Алена схватила Себастьяна за руку и снова прыснула.

Элиас закатил глаза:

– Очень остроумно.

Знать бы раньше: семь месяцев назад, когда я вновь его встретила, просто затравила бы его собакой и сейчас жила бы счастливой, свободной жизнью. Увы, теперь уже поздно.

– Скажи-ка, мама, а тебе не кажется, что ты немножко перебрала вина? – осведомился Элиас, потому что Алена никак не могла успокоиться.

– Дай же матери повеселиться, – откликнулась она, утирая слезы. – За много лет это первое Рождество, когда за столом собрались все мои дети.

– Понимаю: отличный повод поиздеваться над одним из них.

– Я просто рассказываю, какой ты бываешь трепетный – ты-то все притворяешься мачо, – ответила Алена. – Садись-ка к нам поближе, Элиас. Надоело кричать через весь стол.

У меня перехватило горло.

– Алекс и Карла вот-вот вернутся, – возразил он.

Я хотела вздохнуть с облегчением, но тут опять вмешалась Алена:

– Ты плохо их знаешь. Через два часа мы будем с собаками выкапывать их из-под лавины шмоток.

Если бы Алена хоть на миг почувствовала ту боль, которую причиняло мне ее вполне невинное желание посадить Элиаса поближе!.. Но, увы, она ни о чем не подозревала.

– Давай-давай, Элиас. Не делай вид, что ты меня не слышишь. Перебирайся к нам, – поторопила она.

У меня все внутри сжалось, каждая мышца напряглась. Я слышала, как он, не говоря ни слова, передвинул стул. Я наклонила голову еще ниже, желая спрятаться за волосами.

Алена сложила руки на столе, пристроила на них подбородок и сияющим взглядом смотрела на кошечку, нежившуюся на коленях у Элиаса. От ее мурлыканья в комнате становилось уютнее. Я схватила бокал и сделала еще глоток вина.

– Элиас, дай Эмили потискать котенка, – сказала Алена.

Я чуть не поперхнулась.

– Н-нет, не стоит. Если она боится чужих, не надо ее мучить.

И Эмили тоже не надо мучить. Эмили не хочет иметь никаких дел с Элиасом.

Алена нахмурилась.

– Да что с тобой такое, Эмили? Ты ведь так любишь животных. Может, ты ей понравишься. Попытка не пытка.

Под взглядом Алены мне сделалось жарко. Я повыше подтянула воротник свитера. Мозг, не бросай меня в беде, придумай хоть что-нибудь…

– Ты… ты же знаешь, какая у мамы аллергия на шерсть, – пробормотала я. – У нее два дня будут слезиться глаза, если я на свитере принесу домой пару волосков.

Складки на Аленином лбу обозначились резче. Она молча глядела на меня.

– Ерунда, – наконец сказала она. – Раньше ты всегда играла с соседской собакой, и тебя это не беспокоило. К тому же ты преувеличиваешь: пару волосков она переживет. Я в этом уверена, так что не волнуйся. Я знаю, как тебе хочется погладить котенка. Ну-ка, Элиас, отдай Эмили нашу малышку.

Я шевельнула губами, но не смогла издать ни звука. Рядом раздался шорох. Я увидела руки Элиаса, бережно держащие котенка.

– Вот… – выдохнул он.

Стараясь не смотреть на него, я подставила ладони и почувствовала, как их коснулись крошечные бархатные лапки. Передавая котенка, Элиас слегка дотронулся до моих рук.

Случайно. Всего на долю секунды. И все равно – от его прикосновений мою кожу будто обожгло.

Неужели это никогда не кончится?!

Я опустила взгляд. Кошечка смотрела на меня большими черными глазами и не знала, что решить на мой счет.

Она тихонько мяукнула.

Я не могла отвести взгляд от ее глаз. Черные как смола, бездонные и пронзительные. Прекрасные и в то же время загадочные, вселяющие трепет. Чем дольше я в них смотрела, тем крепче, казалось, меня сковывают таинственные чары. О чем-то мне эти глаза напоминали.

Я осторожно погладила мягчайшую, словно кашемир, шерстку. Нащупала маленькие хрупкие ребрышки, а на спине – цепочку позвонков. Тельце было легкое как перышко и источало тепло – тепло, впитанное от Элиаса… Касаясь кошечки, я словно касалась его, хоть и не напрямую.

Я вновь посмотрела в кошачьи глаза, пытаясь понять, о чем же они мне напоминают. Будто я их где-то уже видела.

– Она такая мягонькая, правда? – спросила Алена.

Впервые за весь вечер я улыбнулась по-настоящему, от души. И кивнула.

– Как ее зовут, кстати?

– Мы еще не выбрали имя. Может, ты что-нибудь подскажешь?

Я задумалась: сперва в голову ничего не приходило, а потом меня осенило – я сообразила, что мне напоминают кошачьи глаза! Я никогда не видела таких глаз – я о них читала. И есть только один автор, который мог так описать их, что кажется, будто ты видел их наяву.

– Лигейя, – сказала я.

Так называется мой любимый рассказ Эдгара Аллана По.

– Лигейя? – повторила Алена. – Звучит отлично. Как тебе это пришло в голову?

Я помедлила, прежде чем ответить, и тут зазвучал мой любимый голос.

– «Ростом она была высока, несколько тонка, а в последние дни свои даже истощена»[4], – сказал Элиас. Себастьян и Алена повернулись к нему, на лицах их было написано изумление. Но я мгновенно сообразила, откуда эта фраза.

– Что-что? – переспросила Алена.