— Такого слова я дать не могу, — отпустил мое лицо и развернулся к столу, собирая папку.

Нет, это неправильно. Так не должно быть.

— Я никуда не поеду. Если ты думаешь, что мне на тебя плевать… — голос ломался с каждым словом, но я знала одно, что не смогла бы просто улететь, зная, что оставляю Никиту в такой ситуации. Нет. Лучше быть тут до конца.

— Заметь, я не ставлю тебя перед выбором, я ставлю тебя перед фактом. Ты летишь одна, там тебя встретят. Я не могу разорваться, и я должен знать, что все, что мне дорого…в безопасности, — Никита не смотрел на меня. Он тихо говорил в пустоту, пока я стояла за ним и глотала горькие слезы.

— Ты…ты когда готовил документы на двоих, не просто так? — просипела, касаясь груди. Сердцебиение никак не приходило в норму.

Глубокий вдох. Никита развернулся и ухмыльнулся. Непринужденно, словно это самая обычная вещь в мире обсуждалась, а не реально глобальная беда.

— Не просто так. Вне зависимости от твоего ответа я бы улетел, — холодный метал застрял в голосе заставил меня вздрогнуть.

— Он …

— Ничем таким мне не грозит, кроме как предоставить полиции доказательства моей вины в убийстве. И предвосхищая твой вопрос: я ни разу в жизни не пожалел, что убил эту мразь. И убил бы ее снова, если бы выпал шанс. Так что не думай, пожалуйста, что ты как-то обязана мне из-за этого. Нет. Я защищал тебя, я совершил преступление.

Никогда и ни единой секунды он не колебался, если дело касалось меня. В глазах защипало с большей силой, я не выдержала и подошла к нему, цепляясь холодными пальцами за шею. Обняла его так крепко, как только могла. Он меня спас тогда от насильника. Боролся за меня, делая все для отца. Лишь бы не всплыло…Не навредило и мне, и ему.

А что сделала я? Ради него…ничего.

Возможно, только сейчас я страдала за троих. Потому что не могла перестать чувствовать то, что чувствовала. Подобная одержимая любовь способна убить, но и отказаться от нее ты не сможешь. Просто дышать перестанешь.

— Никита, я так тебя люблю, — прошептала в ключицу. Вдыхала родной запах и молилась, чтобы все закончилось благополучно.

— Видимо, недостаточно для того, чтобы выбрать меня.

Голос был наполнен болью, смешанной с бесконечной тоской. Будь я тварью, настоящей тварью, я бы воткатила ситуацию назад и улетела с ним. Но я такая, какая есть. И пусть я понимала, что Никита, возможно, во многом любил меня иначе, возможно, всегда бы выбирал именно меня, я не смогла бы по-другому. Теперь нет.

— Пожалуйста, может есть какой-то другой способ. Чтобы… — заглядывала в глаза, ища надежду.

— И рыбку съесть, и косточкой не подавиться не выйдет, Надя. Время, — мягко оттолкнул меня от себя и указал на дверь.

Надежды, разбитые в пух и прах.

— Я не смогу…

— Сможешь. Ты не одна. А он ни в чем не виноват, так что рисковать ребенком ты не будешь. Я тебе этого не позволю, — теперь голос звучал грубо. Нетерпеливо. Никита подхватил мой рюкзак, взял меня за руку и повел в неизвестность.

Я кусала губы и в ужасе осматривалась, ожидая получить в любой момент неожиданный удар со стороны отца.

— Где…мама?

Не самый удачный вопрос в такой момент, но я только сейчас поняла, что так и не увидела ее. Теперь, понимая, что мы не родственники, странно испытывать тоску по чужому человеку, но именно к ней у меня держались какие-то детские эмоции.

— Отослана, чтобы не отсвечивать.

Ясно. Макарский, как обычно, решал вопрос в своем стиле. Чтобы лишние скандалы не закатывала, сплавил куда подальше.

Охрана спала, позднее я узнала, что вся прислуга сработала слаженно и четко, подмешав в чай снотворное ударных доз. Мне было безумно страшно и так же стыдно. За то, что я сбегала, за что, что слабая и неспособная на борьбу. Пульс барабанил в висках, искажая способность ясно мыслить. Меня словно затянуло на дно. Все казалось мутным и нереальным, и только сжимающая мою ладонь теплая рука держала помутневший разум на поверхности. Никита вывез меня из дома в тайне от всех.

При больших рисках, когда возможный вред превалировал над пользой. До самого аэропорта сохранялась напряженная атмосфера. При этом он не выпускал мою ладонь из рук, словно впитывал до последней капли. Я дышала через раз, вжимаясь свободной рукой в живот. Там еще и не было ничего, может и тесты показали ложный результат, но я была абсолютно уверенна на каком-то глубинном уровне самосознания, что во мне есть маленькая жизнь.

И я ни за что на свете не смогу отказаться от нее.

Сделаю для нее все.

Прощание вещь тяжелая, но Никита запретил себя обнять. Словно боялся, что сорвется сам. Это было видно по бегающим глазам. Мои губы дрожали, но все, что удалось сделать, это сжать ладонь брата, переплетя пальцы. На мгновение. После чего он отпустил меня, дождался, пока я скроюсь за рампой.

Я взлетала со слезами на глазах.

Я летела в Нью-Йорк со слезами на глазах.

Не спала всю дорогу и только в середине полета вырубилась от переизбытка информации, поступавшей в мой мозг.

Я жила теперь иначе. Вставала каждое утро и терпеливо готовила завтрак. Через попытки вывернуть все содержимое желудка еще до того, как первый кусок пищи попадал в рот.

Я заставляла себя спать. Даже когда глаза не хотели закрываться.

Я заставляла себя жить.

И помнила главное: сейчас сделать было ничего нельзя. Только ждать.

Но самое худшее, это, безусловно, когда нужно именно ждать и не можешь ничего сделать. От этого можно сойти с ума.

РАШИДОВ

1 МЕСЯЦ СПУСТЯ

Прокрутил в руках зажигалку и откинулся на сидении автомобиля. Мы мчали в сторону очередного подставного дома Николина. Тварь, уворачивался, как только мог вместе с Макарским, но если последнего мы прихлопнули за считанные дни после моего освобождения, то Николин как в воду канул. Я перелопатил полстраны, поднял на уши всех. Моя власть укрепилась во всех возможных ответвлениях, но эту крысу я найти не мог.

Даже с Макарским было проще, как оказалось, неродной сын помог. И пусть меня выворачивало наизнанку от осознания того, что он питает к Наде, и что все могло бы для меня закончиться иначе, будь он законченным мудаком, я помощь принял, наступив себе на глотку.

Разумеется, я подключил бы Мора, но у него сейчас у самого головняк был, о котором он мне в двух словах обрисовал, так что трогать человека было бы верхом эгоизма.

— Что будет, если ты его найдешь? То же, что и с Маком? — Федя размеренно потягивал коньяк.

Да, я изощренно выбивал из него дурь. Он уже даже не кричал и не плакал, лишь лежал и сдавленно дышал через раз.